Рад, почти счастлив…
Шрифт:
В дыму антициклона мелькнул его двадцать девятый день рождения. Он купил себе в подарок очиститель воздуха с угольным фильтром и отнёс к бабушке с дедушкой. Позвонили мама, отец, пара родственников и знакомых. Костя не позвонил. Зато пришли Оля с Максом и подарили приличных размеров кактус. Иван был счастлив. «Никаких желаний… – растерянно думал он. – К чему стремиться? Всё есть!»
Такое удивительное положение дел его смутило. Он поискал: чем ещё заняться ему на Земле, чего себе пожелать? Разве что, правда, слетать в Австрию, Бэлке отдать «Чемоданова»?
В этот день, строго обыскав свою чистую совесть, Иван осознал, что жизни, как таковой, у него и нет. Нет динамики, тем более, сюжета, над развитием которого можно было бы поразмыслить. А весь внутренний конфликт сводится к одному вопросу: порядочно ли вот так просидеть отпущенный век у камелька?
Не то чтобы он загрустил от этих мыслей, но как-то растерялся. И потому был рад на следующий день встретить у института Костю – верного источника конфликтов. Вдвоём с товарищем он стоял чуть поодаль студенческой толпы, и они беседовали под сигарету.
– Вот послушай-ка! – крикнул Костя, завидев Ивана и, не здороваясь, как будто только расстались, подтащил его к своему другу. – У нас спор! Допустим, человечество перебесилось! Взялось за ум, обезвредило боеголовки, научилось кормить себя досыта. Что дальше? Куда обратит человек свою творческую энергию?
Иван слушал, не вникая, но с улыбкой. Ему было приятно, что так весело, с лёту, взяли его в оборот. И приятно было переводить взгляд с бурлящего Кости на его молчаливого друга. Это был Женя, конечно. Точно такой, как описывал Костя – броско одетый, единственный в своём роде. Одно удивило Ивана: лицо Жени было серьёзно и грустно. На фоне такого лица связанная грубой вязкой бейсболка-хаки и несколько пёстрых рубашек, надетых одна на другую, утрачивали свой смысл.
– А! Да это вот Женька! – спохватился Костя и, ладонью прихлопнув Женину кепку, сдвинул её на затылок, чтобы Ивану было лучше видно героя.
Они пожали друг другу руки.
– Мне о вас Костя рассказывал! – улыбнулся Женя.
Старинная вежливость и простота Жениного тона удивила Ивана, но ответить он не успел.
– А вон там, видишь, в жёлтом пальтишке – Машка! – дернул его Костя и кивнул на группу девчонок. – Раз ты здесь – давай уже со всеми тебя перезнакомлю! – Ма-ша! Машк! – гаркнул он и, метнувшись к соседней компании, приволок за руку девочку, черноглазую, с чёлкой, милую, как давняя фотография. Вид её, правда, был вполне себе дерзкий. Через плечо на широком узорном ремне висела вязаная котомка с тетрадками. Какая-то не нынешняя, отважная Маша-санитарка из кино про войну.
Иван заметил: как чудесно смотрит на неё Женя – с терпением, без огня. Как будто на много лет вперёд зарядил свой любящий взгляд и расходовал бережно.
– Сейчас я его тебе представлю, как следует! – вопил тем временем Костя. – Иван, ты кто у нас будешь? Мой друг? Это правда. Но не всё же мерить мной! Кто ты сам по себе? Музыкант? Не слишком, хотя и можешь что-нибудь забацать. Поэт? Несомненно. Ты поэт. Не пишущий. Маша, вот мой друг, поэт, владелец практически собственного бизнеса, прекрасный сын, внук и товарищ!
Маша оглядела его с любопытством (И эта туда же! И этой «вихря» надо! – догадался Иван), вывернула запястье из Костиных пальцев и, ни слова не говоря, ушла. Что до Кости – Ивану хотелось умыть его чем-нибудь. Просто за шиворот бы ему насыпать снегу! Но снега не было, и он простил.
– Так вот! – продолжил Костя свой прерванный монолог. – Допустим, порядок в детской наведён! Нефть кончилась, войны отыграны, добрые роботы насадили леса. Человек сыт, здоров и практически вечен. Как ему выжить в благополучии? Я считаю – человечество первым делом постарается себя тотально проантидепрессировать! Жизнь без хандры как залог благоденствия. Читайте фантастику! И тогда все наши с вами плоды страданий – поэзия, музыка – умрут вместе с тоской. Их нишу займут бестрепетные занятия – домашняя генетика, например. Человек будет сидеть дома и конструировать какое-нибудь растение или насекомое. Наборы для творчества – в любом супермаркете, и там ещё на коробочках картинка – что должно получиться. «Лего» как прообраз искусства будущего!
– Ерунду говоришь, – спокойно возразил Женя. – Даже если с детского сада глушить в человеке тоску по раю – всё равно кого-нибудь да прорвёт. И будет новая эпоха возрождения, и музы, и тоска. Опять же – читайте фантастику.
– Погодите! – удивился Иван. – Вы что, это всё всерьёз?
– Женьк! Расскажи ему про скалы! – крикнул Костя.
– Про скалы? – с сомнением переспросил Женя, и вдруг решительно обернулся к Ивану. – Мой брат Пашка, ну, то есть, Фолькер! Он однажды поспорил со своим компаньоном – настанет ли в истории человечества день, когда никто не будет любить Бетховена? И у них в связи с этим была дуэль на скалах!
Иван представил себе двух мультяшных исполинов, швыряющихся друг в друга горами, и улыбнулся.
– Ничего смешного! – крикнул Костя. – Это старинная шотландская дуэль! Два человека лезут на скалу, кто сорвётся – тот проиграл. Они специально на Кавказ летали!
– Фолькер в юности хотел быть альпинистом-спасателем, – объяснил Женя. – Жил в альплагерях. Кстати, этот «ник» у него с тех самых пор. Он там вытащил одного немецкого экстремала буквально из пропасти. И тот подарил ему своё имя. Так и сказал: мол, дарю на удачу! Вам это, может, странно…
– Да нет, – улыбнулся Иван. – Хорошо. Мне нравится.
– Ну и вот, – продолжал Женя. – А потом его прошибло осознание, что быть альпинистом – это далеко от реальности.
– Жень, а ты кем хотел быть? – вдруг спросил Иван. – Пока тебя не «прошибло осознание»?
– Я хотел, как мама, врачом, – невозмутимо отозвался Женя. – Но мы с Пашкой взвесили и поняли, что это будет не максимальное применение. Я смогу стартовать быстрее и сделать больше, если стану журналистом.
– Теперь понятно, – кивнул Иван.
Женя хотел ещё что-то сказать, но тут в кармане у него запел мобильный. Он взглянул на номер и отступил на пару шагов, поговорить.
– Ну как? – зашептал Костя. – Понял, что за люди! Это тебе не с бабушкой чаи распивать!
Порыв ветра качнул деревья у института, срывая высохшую, бумажную как будто листву.
– Ничего себе задувает! – сказал Иван, взглядывая на мутное небо. В нём не было пока что ни облачка – только горькое молоко дыма. – Наверно, будет циклон. Прибьёт эту муть к земле.
– Да оставь ты свои циклоны! – шёпотом завопил Костя. – Тебя с людьми знакомят, которые, может, целое поколение вытянут из пустоты, а ты насмехаешься!
– Я не насмехаюсь, – сказал Иван. – Я ничего этого не понимаю, Костя. Ни дуэлей на скалах, ни «максимального применения»… – Он посмотрел на Костю, потом на Женю, прижавшего к уху трубку, на группки ребят в вихрах сигаретного дыма. Не то чтобы старым показался он себе среди них, но как будто вне возраста – вне молодости, вне зрелости.
И снова утешительно ему подумалось о приблизившейся непогоде, а там – и о скорой зиме. Как красиво она ляжет на улицы! Но главное, зимой вернётся мама. Старомосковским шагом пройдутся они по белым рекам тротуаров. Жалко, в Москве редко встретишь теперь «белую реку», разве на этой вот улице, слишком старой и хрупкой, чтобы чистить её машинами или доверять гастарбайтерам. Её чистит русский ленивый дворник…
Иван взглянул на вернувшегося Женю, и его мечта оборвалась.
– Никто не хочет поработать в Германии? – произнёс тот озабоченно. – Срочно нужен человек в распределитель для беженцев. Там проживают семьи, желающие получить немецкое гражданство, – объяснил он. – Среди них россияне с Кавказа.
– Что же, они у себя не могут найти сотрудника? – удивился Иван. Но Женя не успел ответить, потому что Костя перебил его воплями, яростно рекомендуя на должность себя.
«Нет, все-таки, поскорее бы зиму», – подумал Иван. Ему захотелось проститься.
– Как вы относитесь к велосипеду? – спросил он у Жени. – По бережку, по горкам?
– Относится, относится! – крикнул за Женю Костя. – У них два горных велика классных! А у Фолькера вообще дельтаплан! Дельтаплан – это вам не велик!
– Приезжайте к нам на канал с велосипедами, – протянув Жене руку, сказал Иван. – У нас там такие горки прекрасные – костей не соберешь! Я всех зову – никто не едет.
– Да я знаю. Мы же с вами по реке почти соседи! – отозвался Женя. – Вы извините меня, что я вас тут грузил, – и он сердечно пожал Ивану руку.Добравшись до дома, Иван действительно вывез из гаража свой велик, потому что не знал, как иначе избыть эмоцию встречи.
День был сухой и дымный, листья хрустели. Их хотелось погладить, поворошить, как собачью шкуру. Иван за то и любил свой велосипед, что он соединял его с прибрежными лесочками, со всей природой и погодой ближнего Подмосковья.
Намотавшись по горкам, он съехал на подмерзающий пляж, сел на корточки и опустил в воду руку. В медленном, словно загустевшем шевелении волны ему послышалась зима. Когда рука замёрзла, Иван поднялся, бесчувственной ладонью сжал руль и покатил домой.
«Везёт же мне – велик, речка! – тихо торжествовал он. – Никакой интернет-ответственности! Спасибо, Господи, что не вводишь во искушение, но избавляешь…»
И всё-таки, катя себе по дорожке домой, он чувствовал в сердце осадок встречи. Тревожный песочек на дне. Как если бы и Женя этот, и легендарный Фолькер, занятый спасением душ из виртуальных бездн мегаполиса, были розыгрышем. Зачем-то прикинулись ребята. А на самом деле они нормальные дети, пьют, снимают квартиру на четверых, в наушниках у них долбит какая-нибудь ерунда и на всё им плевать, на что только можно плюнуть.Вечером Ивану позвонил Костя и сообщил: они с Машей и Женей ждут его у Нескучного сада, чтобы вместе ехать в клуб. Там Фолькер сегодня ночью проводит мероприятие в поддержку своего проекта.
– Давай! Хоть посмотришь! – настойчиво звал Костя. – Ну, действительно, хоть будешь знать!
– Костя, я не хочу, – сказал Иван.
– Что значит, не хочешь? Боишься на жизнь напороться? – набросился Костя.
– Не боюсь. Просто – не хочу, – сказал Иван и, дослушав Костины вопли, повесил трубку.Утренний ветер не подвёл. В эту ночь к ним в город вошла осень. Иван физически ощутил её вторжение в дом, во все помещения и предметы. Его пробрал озноб. Он ясно понял: можно любить природу в осеннюю пору – оголяющиеся деревья, стынущие реки, пожухший луг, но не саму Осень. Осень враждебна жизни. Ей можно и должно противостоять душевным теплом и личной волей к весне.
«Завтра с бабушкой заварим мяту. Уже пора», – решил Иван и, укрыв себя мыслью о летнем чае, заснул спокойно.
Вхождение осени не было его фантазией. Под утро наплыли тучи. Посыпал дождик и прибил дым к земле. Воздух пропах мокрой сажей, и Ивану сделалось жаль душистого октября своего детства – какого уже много лет не удавалось вдохнуть.
В институт он почти не заходил, и ребят не встречал. Только однажды забежал по звонку научного руководителя – тому потребовалось что-то срочно перевести с немецкого, – и в гардеробе на крючках увидел жёлтое Машино пальтецо.
Костя не звонил. То ли обиделся, а может быть, это «вихрь» так плотно держал его в своей воронке, что даже на миг вырваться, проведать старого друга, не удавалось.
Какое-то время Иван надеялся на скорое возвращение мамы, но она не спешила. И вышло, Иван остался один-одинёшенек в компании своих стариков.
Чтобы как-то противостоять осенней дрёме, он собрался подольше бывать в офисе, задумал проект расширения, и даже обсудил его начерно с коммерческим директором. Но вдруг стало стыдно и скучно.
Тогда, не позволяя себе расходиться, смирив и скуку, и стыд, Иван принялся осваивать гитару. Он открывал ноты на какой-нибудь простенькой фуге Баха, и, уйдя в игру, ощущал, как движение пальцев по струнам успокаивает внутренние весы.
С той же терапевтической целью он взялся за приготовленные заранее книги и начал с Карамзина. Карамзин был читан им когда-то, но весь просыпался через решето памяти. Иван брал с полки один из томов и читал с любого места. Правда, уже минут через десять откладывал и шёл посмотреть в окно.
«Скоро совсем в руки книги не возьму», – догадывался он, но перспектива разучиться читать его не пугала. Вероятно, тогда ещё больше его заинтересует улица, берег Клязьмы, разнообразие погод. Уж погода-то в непрочном мире будет всегда! Вот возьмёт он велосипед и по всяческой милой погоде помчится. Где тут скука?Две недели сыпал дождь, муча бабушкины и дедушкины суставы, а однажды повалил снег, сбил и заморозил листья. В окно Иван видел свою, как туман застоявшуюся по дворовым рощам жизнь: из гаражей выезжали машины, среди них Олина, гружёная сонным Максом; расходились по остановкам пешеходы. А бывало, усилием взгляда он переставал различать подробности улицы, и брал общий план. Настолько общий, что ему становилось видно, как голубая атмосфера умиротворяет горячий ком Земли. Тут мысль о Фолькере, об этой тревожащей душу жизненной альтернативе вылезала на свет, и приходилось бежать от неё под крыло Карамзина и гитары.
«Как же растормошиться?» – гадал Иван, и уже стал подумывать, не сменить ли ему к зиме велосипед на сноуборд? Но тут, как спасение, в Москву с небес свалился Андрюха – его самый старинный друг.
Стартовав от песочницы, они почти четверть века двигались рядышком. Их соединяла привязанность детства и лирический взгляд на жизнь. Но детство далеко, а лирика – нестойкий аромат. Однажды Андрей разослал своё резюме по европейским конторам. Он работал в сфере рекламы, обладал бесценным даром «свежего восприятия», к тому же был человек общительный и подвижный. Для начала его пригласили в Варшаву, затем он штурмовал Копенгаген и оттуда перелетел в Париж. Как он сам признавался в нечастых звонках, жилось ему пусто и суетно.
«Так что ж ты сидишь там!» – досадовал Иван и гадал о причинах невозвращенья: всерьёз ли увлекла его работа? Или затянули любовные приключения? А может, просто климат там веселее? Иван спрашивал своего друга напрямик, но никак не мог отфильтровать из его болтовни весомое. Наконец, скорбное осознание пришло: он разучился дружбе с Андреем.
Заграница ближайших людей обступила Ивана, как вражеский флот, но он был ещё тот «варяг». «Фигушки, сами вы вернётесь…» – ворчал он и никуда не собирался, не покупал билетов, не листал путеводителей. Какое-то осеннее упрямство, солидарность с дождём, охватывали его, он чувствовал, что его дела – дома.Андрей прилетел в среду, на короткую деловую встречу, и следующим днём возвращался в Париж. Встретиться они не успевали, зато Иван был первым, кому Андрей позвонил, приземлившись на московскую землю.
– Мне нужны твои паспортные данные! – потребовал он.
– Это еще зачем? – насторожился Иван.
– Билет тебе хочу забронировать – вот зачем! Завтра со мной полетишь! У тебя Шенген на год – мне Ольга Николаевна сказала. Так что не отвертишься!«А что ещё остается делать? – оправдывался Андрей, пока его друг справлялся со стрессом. – Другого выхода нет! Приходится хватать Ивана за шиворот и заталкивать в самолёт, потому что самостоятельно, без рукоприкладства, тот в столицу Франции, конечно, не переместится!» Отчасти признав правоту Андрея, Иван обдумал положение дел: бабушка с дедушкой находились в полосе хрупкой стабильности. Надо надеяться, за три дня с ними ничего не случится. «К тому же, – подумал он, – из Парижа одним днём можно будет смотаться в Вену, Бэлке отдать “Чемоданова”». И пошёл искать паспорт.