Ради любви…
Шрифт:
Сидни покачал головой и чистосердечно признался:
— Не сразу, малыш. — И мягким, почти гипнотическим голосом начал рассказывать, что такое грыжа и чем она опасна.
Чем больше деталей он приводил, тем тревожнее Шерил посматривала на сына. Не слишком ли подробно рассказывает Сидни о болезни?
Тем временем вернулась Габи, провела все необходимые процедуры, и Сидди, приободрившись, воскликнул:
— Вот видишь, мама, это совсем не больно!
Ребенок взял Шерил за руку и цепко удерживал, будто опасаясь, что мать вот-вот уйдет.
Когда
— Все хорошо, мама, — сонно пробормотал Сидди, еще крепче вцепившись в ее руку. — Вот Дику вырезали аппендикс, так он потом хранил его в баночке.
— Ты и твой друг Дик храбрые мальчуганы, — похвалил Сидни. — А теперь мы оставим тебя, чтобы ты немного поспал.
— А вы с мамой будете здесь, когда я проснусь?
— Конечно, малыш, мы будем здесь, не беспокойся.
Сидни чуть заметно дрожащими руками коснулся папки, лежавшей на постели малыша, и сказал Габи:
— Историю болезни я просмотрю позже, пожалуйста, отнесите ее в мой кабинет.
Еще какое-то время он сидел и смотрел на личико малыша, пока не убедился, что сын действительно спит, и лишь после этого встал.
— Пойдем, Шерил, нам надо поговорить.
Он взял ее под руку и вывел из палаты, а потом и из здания больницы — и все это молча. Не выпуская ее локтя, Сидни перевел Шерил через дорогу, свернул в узкий переулок, и вскоре они подошли к небольшому бару, который в отличие от кафетериев и баров главной улицы оказался почти безлюдным.
Сидни заказал кофе, несколько бутербродов и прошел с Шерил в небольшой альков у окна, где стоял всего один столик. Когда он наконец заговорил, голос его от волнения охрип.
— Почему, Шерил? Как ты могла поступить со мной подобным образом? Как ты могла на столько лет оставить меня в неведении?
Глаза Шерил, когда она взглянула на Сидни, светились ледяным блеском. Неужели он так ничего и не понял? — удивилась она.
— Ты спрашиваешь, как я могла? Когда ты узнал, что у меня пятилетний сын, тебе и в голову не пришло, что он может быть твоим. Мне кажется, ты был бы рад узнать, что его отец Мартин Картрайт. Разве ты мог допустить мысль…
— Я был бы рад, говоришь?! — гневно прервал он ее. — Черт возьми, Шерил, да откуда мне было знать?! У мальчика в палате сидела бабушка… Даже узнав его возраст, разве я мог подумать?.. Я ведь знал, что ты сирота, а поэтому бабушкой нашего ребенка могла быть только моя мать, но ее тоже давно нет в живых.
— Но потом, когда ты встретился с Леонорой, — раздраженно прервала его Шерил, — мог и догадаться, что она не родная его бабушка.
— Ради Бога, Шерил! До моей встречи с Леонорой у тебя была масса возможностей сказать мне правду, но ты по каким-то причинам этого не сделала. — Он хмуро посмотрел на нее. — Кто же знал? И вообще это не такого рода дело, чтобы заставлять человека гадать! — На его лице появилось ошеломленное выражение. — Ты что, действительно ждала, что я сам обо всем догадаюсь?
Шерил сильно нервничала и никак не могла успокоиться,
— Нет! Я все время хотела сказать! Если бы вчера вечером тебя не вызвали в больницу, я бы все сказала. — Она вдруг поникла. — Ох, если бы ты знал… Мне совсем не просто было решиться на такой разговор, ведь я понятия не имела, как ты на это отреагируешь.
— Ты боялась, что я негативно отнесусь к тому, что у меня есть сын? — потрясенно спросил он.
— А хотя бы и так. Ведь ко мне-то ты наверняка относишься, как ты выражаешься, негативно, — сердито отозвалась Шерил. — Так откуда мне было знать, что и к моему сыну ты не отнесешься так же?
— Да ведь он и мой сын тоже, черт побери! — вскипел Сидни.
— Знаешь, я даже удивилась, что ты сразу поверил мне. Не заговорил о тестах на кровь или еще о чем-то в этом роде, а сразу поверил мне на слово!
— Что же могло заставить тебя солгать в таком деле? — хрипло спросил он, встряхнув головой. — Ох, Шерил, знала бы ты, что я перечувствовал! Вдруг обнаружить, что все эти годы существовала новая жизнь, часть меня, а я даже не подозревал этого!
Шерил по-настоящему разозлилась.
— Так расскажи мне об этом, расскажи! Я хочу знать, что именно ты перечувствовал, — безжалостно бросила она. — Любовь? Но ты совсем не знаешь моего сына. Может быть, раскаяние? Но в чем тебе раскаиваться? Все, что со мной случилось, настолько банально… Мужчина получает удовольствие, а на долю женщины выпадает все остальное. — Шерил посмотрела на свои руки и увидела, что они дрожат. Сжав их в кулаки, она насмешливо продолжила: — Или тебя беспокоит тот факт, что в венах моего сына течет кровь Спенсеров? Что в нем — их бесценные гены? Это заставляет тебя беспокоиться, Сидни? Или что-то еще?
И хотя душа ее отчаянно требовала выговориться, Шерил умолкла, опасаясь, что горечь, отравившая ей все эти годы, может теперь обрести свой собственный голос и вырваться наружу.
— Ты говоришь так, будто у меня был выбор… — сдавленно прошептал Сидни. — Но ты же не оставила мне выбора, лишив возможности узнать о существовании нашего ребенка.
Шерил уловила в его словах безмерную боль, но решила, что человек, который столь жестоко обошелся с ней, не заслуживает сочувствия, и ядовито спросила:
— И что было бы? Узнай ты об этом тогда, ты что, совершил бы благородный поступок? Неблагородно бросил бы свою невесту, чтобы жениться на мне?
— Шерил, мы оба повели себя как-то…
— О, я не сомневаюсь, что ты вел себя в высшей степени умно и достойно! — перебила она, нервно засмеявшись.
Шерил видела, что новость глубоко затронула сердце Сидни, растопила обычную холодность. Однако ее собственное сердце, исстрадавшееся за эти годы, требовало своего.
— В одном ты прав, Сидни, выбора у тебя не было. Не было тогда и нет теперь, потому что Сидди мой, и только мой. Так что забудь все, что навоображал себе, потому что ты в его жизни никто и ничто. И в прошлом, и в будущем — никто и ничто!