Ради любви
Шрифт:
Значит, он ей отвратителен? Сукина тварь!
Шагнув в каюту, Барретт, не оборачиваясь, ногой захлопнул дверь. Потом рывком поднял с пола и взгромоздил на стол кожаный саквояж, открыл его, вытащил замызганную папку и принялся перебирать лежавшие в ней бумаги. В спешке он то и дело сбивался и крыл последними словами все на свете. Наконец нужный документ был обнаружен, и Барретт поднес его ближе к свету.
Стерва сказала, что ее зовут Джиллиан Харкорт Хейг.
Барретт по-звериному оскалился, открыв крупные пожелтевшие зубы. Он не забудет, каким тоном она произнесла свое имя — будто особа королевских
Наконец Барретт нашел ее фамилию, внимательно прочитал исписанные листы и в крайнем раздражении швырнул документы на стол. Информации об этой стерве было ничтожно мало. В документе указаны дата взятия под стражу, число и месяц вынесения приговора, цель высылки, а также подтверждение того, что срок контракта составляет четыре полных года в уплату за долги ее отца.
Раздражение Барретта еще больше усилилось. Как же он проглядел ее, когда они забирали ссыльных?
Нет… как он проглядел их!
Он едва не забыл, что их две. Две красотки, которых он позорно прозевал, признался себе Барретт. Хотя нет, и это не так. Есть только одна. Вторая сестра была бледной копией первой, дешевой подделкой, самой натуральной преснятиной. Он чувствовал, что в постели вторая сестра окажется настоящим бревном и нагонит такую тоску, что хоть святых выноси. А вот первая — это да…
Барретт неожиданно громко рассмеялся. У него разыгралось воображение, и он представил себе, как эта гордячка стоит перед ним на коленях, умоляя пустить ее к нему в постель. Потом валяется у него в ногах, выпрашивая милость и, наконец, пляшет под его веселое насвистывание.
Он чуть прикрыл тяжелые веки, испытывая прилив чувственности от одной только мысли о белокурой девке, и снова рассмеялся. Ему вдруг стало жарко. От висков вниз до щекам поползли тонкие струйки пота, а мужская плоть взбухла и уперлась в ткань штанов.
Всего лишь подумал о ней и уже распалился! Вот это да! Сдерживая себя, Барретт положил руку на выпирающую плоть и, прикрыв глаза от удовольствия, начал неторопливо мять ее. Так, значит, он отвратителен? Может, это и так, но еще ни разу он не разочаровал ни одну женщину своим неутомимым трудягой, что находится у него между ног. Ему неоднократно говорили, причем говорили те, кто достаточно повидал на своем веку, что мало у кого есть такое сокровище. И еще ему говорили, что, хоть ростом он и не вышел, зато в самом важном месте природа расщедрилась и одарила его на десятерых.
И, черт побери, это было правдой! Барретт слишком хорошо помнил безумные вопли своих служанок, которых он разве что пополам не разрывал своим алчущим сластолюбцем. Но он никогда не жалел девок, поскольку прекрасно знал, что, несмотря на все крики о пощаде, эти малодушные трусихи получали такое наслаждение, какого им не давал ни один из тех, с кем они спали. Их рыдания и проклятия, даже ужас от крови, которую он иногда им пускал не в силах сдержать свою похоть, — все это, как он считал, было выражением крайнего удовлетворения.
Внезапно Барретт откинул в стороны полы плаща, спустил до колен штаны и в очередной раз грубо засмеялся, увидев, с какой силой его напрягшаяся мужская гордость вырвалась на свободу. В уголках его губ запузырилась слюна, когда он более настойчиво занялся своей разгоряченной плотью, смакуя картины,
Конечно, вне всякого сомнения, первой станет эта спесивая подстилка! Он будет учить ее покорности, учить так, как умеет только он. А потом, когда она закончит ублажать его… так, как захочет он, до полного его удовлетворения, когда она почтит его гордую мужественность столько раз и столькими способами, сколько он пожелает, вот тогда он ей покажет, чего можно ждать от него в ответ. Только тогда, когда она будет по-настоящему готова, когда выплачет все слезы, умоляя довести ее, наконец, до пика наслаждения, вот тогда он и покажет ей, что мужчина — настоящий мужчина! — может сделать для такой шлюхи, как она!
О да, это то, что надо! И он с удовольствием будет повторять это снова и снова, столько ночей, сколько потребуется, чтобы убедиться, что она по-настоящему стала его рабыней. И тогда… вот тогда он приведет ее сестру — бледную тень, которая ляжет с ними, чтобы удвоить усилия сестры и одарить его удвоенным наслаждением. Он научит их кое-каким штучкам, от которых они на стенку полезут. А когда он их как следует подготовит, вот тогда он… он…
Перенапрягшаяся плоть извергла любовную струю, и Барретт с хриплым криком откинулся назад, подставив под липкие брызги ладонь.
Когда, наконец, судорога удовлетворенной похоти затихла, его толстощекое лицо было мокрым от пота. Барретт, довольно ухмыляясь, проковылял со спущенными штанами к умывальнику, долил в него воды и смыл с рук то, что извергло его тело. Позабавленный мыслью, что высокомерная стерва уже подарила ему толику наслаждения, даже не ведая об этом, он молча поклялся себе, что заставит ее дать ему намного больше, чтобы, наконец, полностью удовлетворить его.
Барретту пришло на ум, что самоуверенная девчонка вовсе не была опытной шлюхой, как он поначалу думал. Но он был полон решимости довести дело до конца, и к тому времени, когда он с ней закончит, девка должна быть готова для панели.
Раздраженно ворча, он с трудом натянул штаны, привел себя в порядок и глубоко вздохнул. Пора вернуться к делам, за которые, он отвечает головой. Барретт замер, соображая. Сколько же их там сейчас? Одна сотня и еще двадцать в придачу? Когда они дойдут до порта, надо, чтобы осталось не меньше девяноста… или хотя бы восемьдесят пять. Он пожал плечами. В обоих случаях этого вполне хватит, чтобы плавание окупилось с лихвой. А остальные пусть катятся ко всем чертям.
А если сестры так и не доберутся до места назначения… ну что ж, к тому времени он уже сполна ими насытится.
Коротко глянув в зеркало, висевшее на стене рядом с умывальником, Барретт отер рукавом капли пота со лба. Он аж вспотел, думая об обнаглевшей стерве. Она и за это ему заплатит… и все будет платить, и платить, и платить…
«Воин зари» шел в открытом море. В налетевшем неизвестно откуда холодном ветре плясали крупные снежинки. Дерек напряг глаза, пытаясь сквозь летящий снег разглядеть, как его люди стремглав взлетают по вантам на футропы под реями марселя. Стиснув зубы, он напряженно смотрел, как маленькие фигурки осторожно продвигаются по реям, одной рукой ловко цепляясь за лини, стягивавшие свернутые паруса, а другой, ловя мотающуюся оснастку.