Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове
Шрифт:
Саня, присмотревшись к товарищу, слегка нахмурился:
— Ты, Сережка, здорово похудел. Что, тяжело живется в ремесленном?
— Не сладко. Перебиваемся с хлеба на воду. Да я не унываю. Привык. Ты бы посмотрел, как рабочие живут.
— А что? Неужели еще хуже?
— У рабочих же семьи. Детей надо кормить... Гоняли нас на завод Крестовниковых. Там мыло и свечи делают. Духота, жара, вонища — дышать нечем. А люди работают по двенадцать часов. Никаких праздников, никаких отгулов. Работа тяжелая и опасная. Многие обжигаются, травятся.
— Что же хозяева? Разве не видят?
— Смешной ты, Санька! — приподнялся на локте Сергей. — Разве у нас в Уржуме мало богатеев? А помог нам или вам кто-нибудь? Молчишь? А? Правильно Некрасов написал, что богатые глухи к добру.
— Не богатые, а счастливые, — поправил Саня. — Разве забыл? Ведь вместе учили.
— Это одно и то же! Крестовниковы и богатые, и счастливые! Обжираются, пиры задают. Им плевать на своих рабочих... Как ты думаешь, Санька, правильно жизнь устроена?
— Кабы правильно, рабочие бы не бастовали. Революционеры не стреляли бы в царей. Мне в Вятке студенты про Степана Халтурина рассказывали. Ты слыхал о нем?
— Вроде бы что-то слыхал...
— Он в Вятке жил. Как и ты, учился в ремесленном. Потом работал столяром в Петербурге. В тайном кружке состоял. Стачки устраивали. А когда многих пересажали, устроился в Зимний дворец столяром и взорвал царскую столовую.
— Что ты? И царя убил?
— Нет, царь уцелел. Он опоздал к обеду.
— А Халтурина поймали?
— Скрылся. Товарищи помогли. Он был в партии «Народная воля».
— Ге-рой! — восхищенно воскликнул Сергей. — Халтурин, говоришь, Степан... Из «Народной воли»? Я запомню... Погоди, погоди, браток. Может, он вместе с Желябовым действовал?
— Да. Желябов его и спас тогда. Ты откуда знаешь про Желябова?
— Тоже от студента слышал. Вместе квартировали... Этот Желябов был настоящий герой! Народовольцы и ухлопали Александра Второго.
— Вон что! Ну, я расспрошу про них. Наверное, наши ссыльные знают.
— Конечно, знают. Можно спросить. Ты бываешь у них?
— А как же! В прошлом году я алгебру завалил. Была переэкзаменовка на осень. Они выручили. Один грек у них появился, студент из Петербурга — Мавромати. Он и готовил меня. Через доктора Маслоковца познакомились.
Сергей вскочил:
— Сведешь меня?
— Как, прямо сейчас?
— А чего откладывать? Некоторые же помнят меня. Ты сам меня таскал в «Ноев ковчег».
— Нет, Серега, сейчас у них обед, неудобно. Живут скудно, а угощать любят... Давай лучше вечером.
— Ладно, но только твердо.
— Сам за тобой зайду.
— Идет! — Сергей потянул друга за руку. — Пойдем еще по разику окунемся...
Вернувшись домой, Сергей принялся колоть дрова. Делал он это ловко и с охотой. Хорошо высохшие на солнце березовые чурки разлетались с одного резкого
Наколов дров, он взял пустые ведра и, насвистывая, пошел за водой к речке Шиперке, что была под горой.
До речки вроде бы и недалеко, да подняться с ведрами на гору не так-то легко. Надо было преодолеть около сотни ступенек. Зимой и осенью поход за водой был наказанием.
Сережа, когда бывал дома, следил, чтобы медный бак и ведра были всегда полны. Вот и сегодня, не дожидаясь, пока попросят, он побежал на речку...
Сестры и бабушка хлопотали в кухне. Они еще днем сговорились угостить Сергея блинами. Благо в подполье еще с прошлого года хранились маринованные вятские рыжики и соленые крепыши белые. Лиза сбегала к соседям, выпросила у них сметаны. Все было готово.
Вернувшись, Сергей поставил ведра на крыльце. Ноздри защекотал соблазнительный запах. «Неужели блины?» — спросил он сам себя и вошел с ведрами в кухню.
В печке на раскаленных углях стояли две сковороды, а на тарелке горкой дымились ароматные блины. Сергей просиял:
— Спасибо вам, бабушка и сестрички! Вот уж когда я наемся так наемся!..
Бабушка Меланья, попробовав блин, облизала замаслившиеся губы.
— Ну, девоньки, постарались вы для братца, Блины лучше, чем в трактире... Скорей накрывайте на стол.
Изголодавшийся Сергей поначалу набросился на еду, а потом стал есть не торопясь, стараясь насладиться, почувствовать особенный вкус домашних блинов.
Когда все уже были сыты, опять подали самовар. Выпив чаю, Сергей пришел в благодушное настроение:
— Ну, спасибо за угощение, родные! Сегодня за все два года наелся до отвала. Давайте, сестрички, споем.
— Правда, Сереженька, спойте, — поддержала бабушка. — Уж больно охота мне послушать, отвести душеньку. Начинай, Лизонька, ты у нас самая голосистая.
— А чего начинать-то?
— Давайте мамину любимую споем, — предложила Аня.
Лиза положила руки на колени, слегка потупила серые большие глаза и негромко, от стеснения вибрируя чистым, звонким голосом, затянула:
То не ветер ветку клонит, Не дубравушка шумит.И тут дружно, но тоже негромко, вступили Аня и Сергей:
То мое сердечко стонет, Как осенний лист дрожит...Песня лилась легко, искренне, брала за самую душу. Бабушка сидела, подперев подбородок рукой, все ниже и ниже клоня голову. По ее дряблым щекам текли слезы.
Сергей заметил, прервал пение.