Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук(Повести, юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
Квартира у Нины Васильевны находилась в центре. Она была хоть и однокомнатная, но удобная, светлая, с телефоном. Одно слово, что телефон, а звонил он крайне редко. Да и то в основном Оля. «Мама, я задерживаюсь», и сразу — пи-пи, пи-пи. Оля — единственная дочь Нины Васильевны, конечно, умная, скромная и внешностью бог не обидел, но — увы — неустроенная. Без мужа, но, слава богу, и без детей. А может, наоборот — не слава богу. Много ли проку от нынешних мужиков. Да и какие это мужики — одно название. Заявился как-то инженер с Олиной работы — и с виду охламон,
— Я, говорит, покамест трезвый, очень стеснительный.
А спросил бы, кому он здесь нужен, наспиртованный?
Но время-то не удержишь, вон как скачет. И чем дальше, тем придирчивее становилась Нина Васильевна. И такой взгляд выработала, что посмотрит на человека, как рентгеном просветит. Ну а прощелыг всяких — тех за версту чует. И Оле строго-настрого наказала:
— Хоть и старомодно это, но без моего благословения замуж не пойдешь.
— Мама, но ведь мне жить! — запротестовала Оля.
— Вот ты найди сначала такого, чтобы жить не в этой квартире. Тогда и рассуждай.
Нина Васильевна часто спрашивала себя: куда настоящие мужики подевались? Ни кола, ни двора, а все нажитое в портфеле умещается. И хоть бы перспектива какая! Приводит Оля как-то парня. Да какой парень?! — мужчина в летах.
— Познакомься, это мой хороший друг Гриша.
— Сколько вам лет, Гриша? — спросила Нина Васильевна.
— Тридцать семь.
— А кем вы работаете?
— Лаборантом. Работа не пыльная, тихая, — лепечет он.
— А зарплата какая?
— Если чистыми, то девяносто два рубля.
— А женские сапоги, знаете, сколько стоят?
— Не знаю, зачем мне это? Мы с Олей вещизмом не болеем.
— Вещизм, говорите. Но неужели к тридцати семи годам зарплату побольше не заслужили?
— Я не карьерист.
Тогда Нина Васильевна сказала дочери:
— Оля, убери с моих глаз эту добродетель.
— Мама, ты чересчур строга к моим поклонникам, — обиделась дочь, когда они остались наедине.
— Ничуть! Когда здоровый мужик к сорока годам не получает и ста рублей, то это трутень. Куда ему жениться? Если бы он уважал себя, то хоть и без диплома, а пошел бы на стройку, шофером — да мало ли куда? А у таких убогих и невесты должны быть убогие. Потому что им не муж нужен, а самец. Они в лепешку будут расшибаться, чтобы содержать таких трутней. Нет, Олечка, это не наш вариант.
— Но, мама, мне ведь двадцать пять!
— По нынешним временам — это не катастрофа.
Конечно, не катастрофа, но плохо и то, что эти разговоры становились дежурными. Поистине, у кого что болит… Бывает, прильнут они на весь вечер к телевизору и словом не перекинутся, потому что всякие беседы рано или поздно перескакивали на эту злополучную тему. И ни сна потом, ни покоя. Так не лучше ли молчком отсидеться?..
Дело шло к конфликту, и он бы наверняка произошел, если бы не приезд Константина Васильевича — родного брата Нины Васильевны. Ни телеграммы, ни звонка — явился и, как говорится, прошу любить и жаловать. Был он чуть постарше Нины
— Здравствуй, Нинуля! — пробасил он. — Заждалась, поди?
— Да, годочков семь не виделись. Или шесть?
— Не считал. — Константин Васильевич грузно повернулся. — А где моя племянница?
— Дядя Костя, я сейчас, — услышал он голос из ванной. — Здравствуйте, миленький дядя Костя! Я сейчас.
— Одна? — тихо спросил он у сестры.
Нина Васильевна кивнула головой и горестно развела руками. Тут из ванной выскочила Оля и с разбега бросилась в открытые объятия Константина Васильевича.
— Ну, здравствуй, здравствуй, племянница, — густым голосом проговорил он, слегка растроганный теплой встречей. И приказал: — А ну, поворотись-ка, дева красная.
Оля послушно и лихо крутнулась на каблучке, не забыв при этом состроить дурашливую гримасу.
— Ну как?
— Красавица! От парней-то, небось, отбоя нет?
— От женатых. Нынче ведь зачем женятся? Не знаете? Чтобы жене изменять. Вот так.
— Оля! — строго сказала мать.
— Ишь какая ты шустрая! — не то удивился, не то восхитился Константин Васильевич. — Все мы, значит, на одну колодку, по-твоему?
— Не все, конечно. А у вас как на целине с супружескими изменами?
— А мы про это только в кино видим.
— Ой! — не поверила Оля.
— Ой не ой, а семьи у нас верные, — назидательно сказал Константин Васильевич и вдруг улыбнулся, совсем не к месту припомнив историю, случившуюся в студенческие годы. После стипендии они всем курсом наведывались в модное кафе. В этом кафе была своя примечательность: всегда пьяный Игнат, или, как он сам себя называл, «малопьющий художник». Почему малопьющий?
— Потому что, — гордо объявлял Игнат, — сколько я не выпью, мне все мало.
Так вот этот художник однажды подсел к студентам и печальным голосом сказал:
— А я, ребята, прощаюсь сегодня с этой жизнью.
Никто ему, конечно, не поверил. Стали спрашивать, мол, почему да что случилось, а он — бряк паспортом об стол и чуть не плача сообщает:
— Читайте сами. Женился я, братцы-кролики. Сегодня женился.
Смотрим — и правда штамп в паспорте. Ну как тут не порадоваться за человека?! Поднатужились студенты и отпраздновали новую жизнь художника.
А дальше, как в сказке. Приходят через месяц студенты, а художник Игнат пьян пуще прежнего.
— Игнат, у тебя ведь медовый месяц, — с укоризной напомнили ему.
Игнат — в слезы.
— Сам знаю, братцы-кролики. — Игнат рукавом потер глаза. — По я ведь ее адрес потерял. И через милицию не могу найти. Она в нашем городе не прописана…
Константин Васильевич рассказал эту историю и с удовольствием повторил концовку про утерянный адрес.
— Враки все это, — не поверила Нина Васильевна.