Шрифт:
В предгорьях Карпат на широко раскинувшихся просторах долин легко разгуляться ветру, через невысокие холмы несет он облака. Нахохлится туча и льет дождь неделями. Холмы набухнут, поля – болота, обувай сапоги и меси чернозем по дорогам. До леса только телегой и доедешь, машина встанет, забуксует, упрется колесом в рытвину, трактор зови.
Этим летом все изменилось. Солнце жгло поля, трава жухла и серела, воздух стал сухим и горьким. По дорогам пылили уазики, люди в военной форме разъезжали по селам. Некогда великая, непобедимая армия убирала линию ПРО. Шахты ракет, скрытые в недрах холмов,
Село Варваровка лежало меж двух холмов, опоясанное цепочкой растянувшихся озер. Никогда рыбак здесь не выводился. Приезжали из города с удочками и, сгорбившись, сидели по берегам ставов, вылавливая жирных налимов и лещей. В это лето берега опустели. Вода отступила, оставила за собой темный ил и мертвую рыбу. В темных зеленоватых лужах валялись дырявые ведра и тазы. Тропинка к лесу заросла бурьяном. А красная горка земли на опушке леса еще напоминала о высившейся мачте засекреченной ракеты.
В коридоре пахло ладаном и сгоревшими свечами. Баба Феня завязала кулек с конфетами и булочку в носовой платок.
– Все там будем, дочка, – вздохнула она, – тепереча ты тут хозяйка,
– Вера проводила засидевшуюся гостью до калитки и вернулась в дом. Георгий сидел на лавке. Коричневая свеча догорала перед портретом его матери, перевязанным черной лентой. Вера поправила выбившиеся из-под платка волосы и стала собирать тарелки со стола.
– Все там будем, – тихо проговорил Георгий.
Вера переставила гору тарелок.
– На все господа воля, – произнесла она и смела крошки со скатерти.
– Отчего ж сына не приехал? – она взяла пустой кувшин, – неужто телеграмма не дошла?
Отец подошел к окну.
– Я ему письмо напишу, – рассудила мать, – заказное, хоть раз бы наведался. Мы с тобой совсем одни остались.
– И я пару строк чиркну, – глядя на темнеющую улицу, проговорил Георгий.
Вера взгромоздила пирамиду посуды на поднос и понесла в кухню.
В кухне пахло борщом. Стол, шкаф были завалены грязными тарелками. Только на железной кровати, переставленной из комнаты свекрови в угол кухни, ничего не было. Вера поставила поднос на пол. На плите в казанке бурлила вода. За окном стало совсем темно. Хозяйка налила горячей воды в таз и принялась мыть тарелки. Сколько прошло времени, она не знала. Гора чистых тарелок росла на полу. Темные тени побежали по стенам, свет погас и снова зажегся. Блюдце выскочило из рук и плюхнулось в мыльную воду, обрызгав лицо. Вера очнулась и встряхнула головой. Вода остыла, печка уныло дышала затухающими углями. Хозяйка зевнула, бросила поленце к углям и брызнула керосином. Вспыхнувшее пламя разбудило её. Она отодвинула посуду, вытерла клеенку и разгладила лист на столе. Вот что свяжет теперь с сыном. Хоть какую-то весточку получить, три года не видела свое дитя, как уехал в город. Вера открыла шкафчик в столе и вытянула пачку поздравительных телеграмм. Внимательный, на каждый праздник счастья, здоровья желал, а что за этими словами? Как он там? Сама бы поехала, да как хозяйство бросишь и даль то какая. Ничего, выберется сын, приедет.
Вера взяла в руки лист, подышала, чтобы чернила высохли, и сложила в конверт. Лампочка испуганно мигнула. Вера положила письмо и уставилась на дверь. Необычная тишина поразила слух. За стенкой в своей комнате уже не сморкалась, не кашляла свекровь. Её железная кровать была пуста, не скрипела, не жаловалась. Ни звука, привычного храпа мужа тоже не было слышно. Вера замерла. И вдруг сорвалась и бросилась в спальню.
– Ты чего, – раздался с кровати голос Георгия. Жена, запыхавшись, упала на постель, и прижавшись к теплому круглому плечу мужа, завыла.
– Ладно тебе, – погладил её по волосам Георгий.
Утро пришло тихое, туманное, с неясными очертаниями домов. Люди тянулись из этих домов серыми старичками. Худые коровы мычали и шли вразброд по булыжной улице.
Вера мела крыльцо, когда Георгий вышел из дома.
– Ты куда? – окликнула она.
– В мастерскую, Марфа просила крест сделать, своему на могилу будет ставить.
Вера облокотилась о перила крыльца.
– А мне значит самой на буряки идти?
– Самой, – не оглядываясь, бросил Георгий и пошел угловатый, непривычно горбясь.
Вера перевела взгляд на дом, добротный, большой, с верандой и черепичной крышей, – все это теперь её и Георгия. И снова то чувство ночной немой тишины нашло на нее. Она перекрестилась и шагнула к двери. На кухонном столе белело письмо. Вера развернула лист. В конце чернели две строчки Георгия. Мать прижала письмо к груди, поправила сползший платок и вышла на улицу.
Туман, точно гигантский хвост уползал, низко клубясь по земле. Вера погоняла его, замахиваясь белым конвертом. И не заметила, как дошла до почты. Марьянка в белом платке надевала свою письмоноскую сумку.
– Успела, – обрадовалась Вера и протянула письмо девушке, – может дойдет.
– Андрюшке? – загорелись глаза Марьянки. Вера невольно обняла свою несостоявшуюся невестку. Несмотря ни на что обе они ждали одного человека.
– Ну беги, – отстранилась Вера, – с богом.
Она долго провожала уменьшающуюся фигурку на дороге. Чем не пара ее Андрею. И ходили же вместе. Нет бы после армии жениться. Как уехал в город, все сразу и забыл. Хоть бы строчку ей черкнул. Мучается бедняжка, все глаза проглядела, и забыть не может.
Над холмом поднимался алый краешек солнца. Налетел ветер, пытаясь сдуть платок с Веры, сорвал коричневые трубочки листьев с клена, слишком рано начавших жухнуть. Улица покачнулась. Вера прислонилась к срубу колодца. Воды в нем не было. Когда взрывали шахту ракеты, вся вода ушла из села. Головокружение прошло. Нет, сегодня она на поле не пойдет, возьмет отгул.
Во дворе дома Георгий ворочал стальную сетку. Лицо его раскраснелось, сетка не слушалась и выпрыгивала из пазов забора.
– Откуда это? – крикнула Вера, хватаясь за прутья решетки.
– С обломков шахты вытащили, – важно посмотрел Георгий, они там все побросали, а нам укрепление будет, весь забор расшатался.
– Говорят, не надо ничего брать, радиация там какая-то.
– Люди берут, а мы что хуже?
Вера покачала головой:
– Есть то будешь?
На плите шипела сковородка, чайник посвистывал. Георгий отрезал большие ломти хлеба.
– Сына приедет, может барашка из колхоза выпишем, – задумчиво проговорила Вера.
– Где там, – вздохнул отец, очищая луковицу, – растащили всех барашков, пока мы на Советскую власть спину гнули, думаешь, на что председатель хату двухэтажную выстроил.