Радищев
Шрифт:
Работая в Коммерц-коллегии и таможне, он близко мог наблюдать печальную экономическую действительность крепостной России второй половины XVIII века. С одной стороны, необыкновенная роскошь двора, взяточничество и казнокрадство вельмож и министров, находящихся на содержании иностранных купцов, с другой — материальное и духовное порабощение крестьянства. «С одной стороны почти всесилие, с другой — немощь беззащитная». Дворцы вельмож надменно смотрят на «хижины унижения и нищеты» крестьян. Внешняя и внутренняя торговля России того времени на 80 % находилась в руках иностранцев.
Сатирический журнал Новикова «Трутень» так высмеивал характер тогдашней торговли: «На сих днях прибыли в здешний порт корабли (из Руана и Марселя).
В обмен на драгоценное русское сырье: пшеницу, лен, сало, пушнину и лес. Россия ввозила «аглицкое» сукно, вино, кофе, французские булавки, парики и шпаги. «Товары, — как говорит Радищев, — роскошь питающие, предназначенные для удовлетворения утонченных вкусов придворной аристократии. К тому же «баланс» — говорит он — от этой торговли был не в нашу пользу».
Все это не могло не раздражать Радищева, как человека, исповедующего утопические взгляды «честности и справедливости», с одной стороны, и, как раннего идеолога нарождающейся промышленной буржуазии — с другой.
Уже значительно позже, находясь в Сибири, он писал Воронцову, что «в России множество недостает мануфактур, роскошь питающих, нет ни сахару, ни кофе, ни вина и не умеют еще варить хорошего пива и долго еще будут нам платить сими товарами за наши произведения». В этом же письме он рекомендует применять в отношении торговли покровительственную политику, имеющую целью развитие отечественной промышленности и создание внутреннего национального рынка. «Запрещение иностранных мануфактурных произведений — говорит он, неминуемо родит мануфактуры дома, а без того внутренние рукоделия могут придти в запустение».
Под сложным влиянием такой действительности Радищев все больше и больше убеждался в том, что все это социальное зло является неизбежным результатом существующего самодержавно-крепостнического строя. Для борьбы с ним Радищев и начал готовиться и тем усерднее, чем больше охлаждался его патриотический жар, вынесенный из Лейпцига.
Если, в служебной практике Радищеву, благодаря необыкновенной «твердости человеколюбивой души» и настойчивости удавалось защищать невинных пеньковых браковщиков, то одному из его героев, судье Крестьянкину, даже эта «частная добродетель» не удалась.
Не будучи защищены от зверства жестокосердного помещика «гражданскими законами», доведенные до последней степени терпения издевательствами и тиранией крепостника, крестьяне убили своего барина. Они
руководствовались при этом — говорит Радищев — «естественным правом защиты своего имущества и собственной безопасности». Судья не находил «достаточно убедительных причин к обвинению преступников).. Для него «невинность крестьян была математическая точность». Но оправдать крестьян оказалось совершенно невозможно. Мягкосердие и убеждение в невинности крестьян, побудило судью «обратиться к закону», «дабы в нем найти подпору своей нерешимости». Но вместо «человеколюбия» он нашел в законе «жестокость», «несоразмерность наказания преступлению» извлекла у него «слезы», и он с ужасом убедился, что «закон судит о деяниях, не касаясь причин оные производивших». И даже больше того: за свою попытку оправдать «невинных крестьян», судья навлек на себя гнев начальства и сослуживцев. Они назвали его «поощрителем убийства» и подозревали в низком происхождении. Тогда он пришел к такому выводу: «не нашел способов — говорит Крестьянкин — спасти невинных убийц, в сердце моем оправданных, я не хотел быть ни
Итак, Радищев окончательно убедился, что ложкой «мягкооердия и частной добродетели» не возможно вычерпать моря социального зла, его окружавшего. Чем больше он убеждался в той истине, что служить это не только «быть свидетелем, но и участником казни» крестьян, тем энергичнее готовился выступить на борьбу с самодержавием и крепостничеством, как системой. Он хотел окончательно разбить цепи рабства, разрушить троны и алтари и на основах широкой демократии основать народную республику на принципах естественного права «совершенного законодательства», абсолютного разума и вечной справедливости. Таков конечный предел его политических идеалов.
Выполнение его представлялось Радищеву актом общественной добродетели.
Какими же средствами и методами можно было вести борьбу? Социально-экономическая обстановка, группировка классовых сил и общественного сознания
России второй половины XVIII века исключали массовую и сознательную борьбу. Оставался путь литературного выступления с горячим призывом с одной стороны к «сильным мира сего», — царю и помещикам, с другой — к самому «угнетенному человечеству», от которого (в силу целого ряда обстоятельств) Радищев был бесконечно далеко. Ода «Вольность» и «Путешествие» являются ярким выражением литературного бунта писателя-одиночки, не связанного с массами.
ПЕРО ПУБЛИЦИСТА НА СЛУЖБЕ ГРАЖДАНСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ
«Под игом власти сей рожденный,
Нося оковы позлащеннй,
Нам вольность первый прорицал».
В течение восемнадцати лет Радищев скрывал бунтарские порывы и чувства под скромным костюмом чиновника. Не удовлетворенный окружающей его действительностью и практической работой, не находя достойного применения своим богатым духовным силам и возможностям, он все больше и больше уходил в литературно-публицистическую работу. За восемнадцать лет своей службы он пережил четыре должности. В течение всего этого времени он ни на минуту не переставал критически относиться к окружающей действительности и постепенно накапливал взрывчатый материал для книги «Путешествие из Петербурга
в Москву». Уже задолго до издания книги, он сотрудничает в журнале Новикова «Беседующий гражданин» и Крылова «Почта духов», переводит книгу аббата Мабли, ведет философскую переписку со своим лейпцигским товарищем Кутузовым, пишет историю сената [4] , «Житие Федора Васильевича Ушакова» и письмо к другу, жительствующему в Тобольске». Во всех этих работах Радищев выступает с резкой и принципиальной критикой темных сторон окружающей жизни и намечает тот круг идей, который с необычайной силой развернет в оде «Вольность» и «Путешествии». «Путешествие из Петербурга в Москву» явилось кульминационным завершением всей предшествующей литературно-публицистической деятельности Радищева. Вместе с тем — это душераздирающий крик человека, доведенного до последней степени отчаяния, и не видящего выхода из своего положения. Здесь Радищев искренне и смело высказал свои политические идеалы, бескорыстную любовь к угнетенным и ненависть к угнетателям. Но прежде чем дать политическую оценку оде «Вольность» и «Путешествию», мы остановимся на характеристике первых самостоятельных произведений Радищева, выпущенных им в свет до издания «Путешествия».
4
Переписка Радищева с Кутузовым и «История сената» до нас не дошли. Все это он сжег до опубликования.