Радищев
Шрифт:
Но Бокум предварил этот побег. По его заявлению студенты были арестованы. «Не довольствуясь, — пишет Радищев, — тем, что мы были арестованы, Бокум испросил от совета университета, чтобы над нами произвели суд. К допросам возили нас скрытным образом и судопроизводство было похоже на то, какое бывает в инквизициях или тайной канцелярии».
После вмешательства посла кн. Белосельского, студенты были освобождены из-под стражи и конфликт кончился более или менее благополучно для обеих сторон и хотя полного мира не наступило, и не могли наступить, но физические схватки между начальством и студентами, прекратились. Бокум по-прежнему пьянствовал и рачил о своем
Пребывание Радищева за границей самым непосредственным образом способствовало его знакомству с учением французской материалистической философии, под знаком которой проходила вся последующая его литературно-общественная деятельность.
Это было время, когда идеи этой философии совершали свое победное шествие в борьбе со старым феодальным порядком. Париж был центром, откуда они широким потоком разливались по всей Европе. В 1778 году Вольтер находил, что «вся Франция, и даже Европа сделалась энциклопедистами, и что от С.-Петербурга и до Кадикса, от Ледовитого океана до Венеции революция против церкви — совершившийся факт».
Идеи философского материализма, на суд которого были призваны все старые понятия, традиции и верования, с молниеносной быстротой проникали в самые отдаленные уголки Европы, несмотря на густую цепь цензурно-полицейских запрещений и поповских заклинаний. Необычайно простые и понятные по своему содержанию, стройные по изложению, смелые и революционные в своих практических выводах, эти идеи везде находили горячих сторонников и смелых пропагандистов. Либеральные профессора, пузатые лавочники, буржуазные журналисты, писатели, студенты и ремесленники — все были захвачены подкупающей простотой этих идей и всячески старались направить их острие против феодально-аристократических привилегий в защиту политических и материальных интересов буржуазии.
Не избежали этого влияния и русские студенты, проходившие курс юридических наук в Лейпцигском университете.
Кроме официальной программы университета, где читали лекции либеральные профессора (Платнер, Галлерт и друг.) — по логике, естественному, генеральному, международному и политическому праву, истории и философии, большинство студентов (главным образов Радищев и Ушаков) усердно занималось на дому, читали материалистов (Гельвеция, Мабли, Монтескье и Руссо), брало у професоров на стороне дополнительные лекции и, как пишет Радищев — «подолгу беседовали с римлянами», восхищаясь республиканскими героями Плутарха и Квинта Курция.
Федор Васильевич Ушаков вместе с Радищевым «упражнялись, — как он пишет, — денно и нощно в чтении… солнце, восходя на освещение труда земнородных, нередко заставало нас беседующими с римлянами».
Что же привлекало русских студентов в древней истории Рима? «Не льстец Августов и не лизорук меценатов (Гораций) прельщали нас, но Цицерон, гремящий против Катилины, и колкий сатирик, не щадящий Нерона». В латинском языке им нравилась «сила выражений», а в истории — борьба республиканских героев с монархическими.
Знакомству с идеями французской просветительной философии содействовали и сами преподаватели. Значительно позже Радищев с восхищением вспоминал лекции профессора Геллерта (преподавал словесные науки) который говорил, что «призвание писателя заключается в том, чтобы пером своим служить истине и добродетели».
Петербургским наказом Екатерины и официальной программой университета не были предусмотрены такие авторы, как решительный демократ аббат Мабли и материалист Гельвеций, между тем как книги их жадно читались русскими студентами и, по выражению Радищева, они «в оных мыслить научалися».
Самый близкий товарищ Радищева по университету, Федор Васильевич Ушаков, в своих письмах, «касающихся до первой книги Гельвецкого сочинения о Разуме», так отзывается об этой книге: «Вы, — говорит он, — обращаясь к какому-то неизвестному другу, вселили в меня неутомимое рвение к исследованию всех полезных истин и отвращение непреоборимое ко всем системам, имеющим основание в необузданном воображении их творцов и омерзение к путанице высокопарных и звонких слов, коими прежде отягощал я ум свой… от Вас познал я удивления достойного сочинителя, коего книгу Вы благоволили прочесть со мною. После чего я три раза читал ее со всевозможным вниманием и для того только воздерживаюсь хвалить его, 'что я уверен, что хвалить такого мужа, как Гельвеций, должен только тот, кто сам заслужил уже похвалу… скажу только то, что удивляясь его проницательности, ясности и изящности его слога, я нередко сожалел о его краткости».
С книгой Гельвеция «О Разуме» познакомил студентов какой-то проезжий русский офицер. «По его совету, — пишет Радищев, — Федор Васильевич (Ушаков) и мы за ним читали сию книгу, читали со вниманием и в оной мыслить научалися».
Знакомству Радищева с идеями просветительной философии много содействовала его дружба с Ушаковым.
Федор Васильевич Ушаков был старше всех по возрасту и выделялся среди русских студентов, находившихся в Лейпциге, незаурядными умственными способностями, трезвостью мышления и стойкостью характера. По описанию Радищева это был живой, остроумный молодой человек, с душой, «свойственной к философским размышлениям». Это он был коноводом во всех студенческих историях, происходивших между ними и начальством, Его-то главным образом и невзлюбил Бокум за «твердость мыслей и смелое изречение оных».
Наперсник вельможи Теплова, имевшего доступ ко двору, Ушаков, благодаря придворным связям и личным способностям, быстро пошел вверх по иерархической лестнице чинов. И ко времени отъезда за границу он имел чин коллежского асессора и блестящую карьеру в будущем. Но его, как видно, мало удовлетворяла перспектива придворного баловня. При одном известии о командировке в Лейпцигский университет, он, не задумавшись, сменил блестящий мундир офицера Кирасирского полка на скромную куртку студента, а бюрократические дела департамента — на увлекательные научно-философские книги. Из начальника, имеющего в своем подчинении целую канцелярию, ради университета, он пошел под начальство глупого Бокума и глупого попа о. Павла. Для того, чтобы не задумываясь пожертвовать реальными привилегиями в настоящем ради гадательного будущего, — для этого нужно было обладать решительным характером и быть глубоко неудовлетворенным (духовно) окружающей обстановкой. Ушаков был именно таким человеком.
По приезде за границу Ушаков усердно и напряженно работал над пополнением своего образования. По свидетельству Радищева он буквально пожирал «бесчисленное количество книг», «весь отдался учению, от коего единственно ожидал себе отрады». Важно заметить, что чтение Ушакова было строго обдумано. «Сие чтение, — пишет Радищев, — располагал он всегда соответственно тому, что преподаваемо нам было в классах, соображая мнение по тому или другому вопросу авторов прочитанных книг со мнениями своих учителей, он (Ушаков) старался отыскать истину в среде различья оных».