Радищев
Шрифт:
Бокум представлял собой тип самодура с унтер-офицерскими замашками. Он без конца хвастался своей богатырской силой и при всяком удобном случае совершал подвиги «достойные, как говорит Радищев, помещения в «Дон Кишотовых» странствованиях»» «Так, в доказательство своей силы, он позволял колотить себя своим лакеям, утверждая при этом, что ему «не больно», выпивал за один раз несколько бутылок воды и пива и выдерживал электрический ток высокого напряжения. Все это не могло не вызывать законного смеха и недовольства со стороны студентов.
Но если Бокум досаждал студентам с материально-бытовой стороны,
Для поддержания в студентах основ христианской веры он два раза в день — утром и вечером — служил обедни; читал скучную христианскую мораль и «толковал слово божие». «Этот учитель риторики, по выражению Радищева, прошел все высшие классы богословия и философии, знал в совершенстве все риторические правила и фигуры, но совершенно не обладал даром красноречия… добродушие, доходившее до смешного, было первое его качество, ничем другим он не отличался».
При первом же знакомстве со студентами о. Павел «почел их богоотступниками». Но «если бы можно было определить, какое каждый из нас тогда имел понятие о боге и должном ему почитании, то бы описание показалось взятым из какого-нибудь путешествия… Иной, — говорит Радищев, — почитал бога не иначе, как палача, орудием кары вооруженного, и боялся думать о нем… Другому казался он окруженный толпою младенцев, азбучный учитель, которого дразнить ни во что вменяется… иной думал, что не только Дразнить его можно, но делать все ему на смех и вопреки его велениям. Все мы однакоже, — добавляет он, — воспитаны были в греческом исповедании», и отец Павел должен был строго следить за чистотой и непорочностью верования студентов. Исправление свое он начал с того, что во время богослужения заставил их петь молитвы хором. При первом же богослужении это коллективное пение превратилось в нестройный концерт, так как каждый пел по-своему,
«Иной высоко, иной тонко, иной звонко, иной кудряво»
И «меры отца Павла, — пишет Радищев, — устроенные На приучении нас ко благоговению, превратились постепенно в шутку и посмеялище». По удачному определению Радищева, «духовник более способствовал к возродившемуся в нас в то время непочтению к духовным вещам, нежели удобен был дать наставление в священном законе».
Таким образом начальство в глазах вольнолюбивой дворянской молодежи не пользовалось, да и не могло пользоваться, авторитетом. Столкновения и препирательства между ними начались в день отъезда из Петербурга в Лейпциг и не прекращались до возвращения в Россию.
«Первый случай к несогласию нашему, — пишет Радищев, — с нашим руководителем был сам по себе мало значительный». После хорошего обеда в день отъезда Бокум угостил их весьма тощим ужином, «состоящим в хлебе с маслом и старом мясе ломтями резаном. Между тем — продолжает он — мы все были воспитаны по-русскому обряду и привычке, хотя не сладко есть, но до насыщения». Таким образом «худая по большей части пища и великая неопрятность в приготовлении оной, произвели в нас справедливое негодование». Студенты заявили протест. Бокуму не понравилась эта «вольность мыслей и твердое изречение оных», и он решил отомстить.
Бокум усиленно обкрадывал студентов, наушничал, придирался ко всякой мелочи, применял телесные наказания и давал пощечины. Студенты в свою очередь не подчинялись его распоряжениям, смеялись над ним и отцом Павлом при всяком удобном случае, жаловались в своих письмах к родителям на плохое с ними обращение и в тайне замышляли план мщения за несправедливые обиды. Так длилось около двух лет.
Высшего напряжения конфликт достиг на втором году занятий, когда потребовалось вмешательство русского посла в Дрездене князя Белосельского.
Большая часть стипендии, ассигнованной на содержание студентов, попадала в руки Бокуму и они, как мы видели из донесения кабинет-курьера Яковлева, жили впроголодь, в грязных и нетопленных комнатах. Особенно нуждались те из студентов, которые не получали из дому денег. К их числу принадлежал Радищев и Иван Насакин. Студенты, которые имели домашние деньги, вынуждены были тратить их на покупку дров, пищи, книг и проч.
Один из студентов, Насакин, находясь в большой нужде, пришел к Бокуму просить помощи, так как «не в силах, — говорит Радищев, — было ему терпеть холод ради болезненного расположения его тела». Когда он пришел к Бокуму, тот играл на бильярде и на просьбу истопить его комнату, дал ему пощёчину. Незаслуженно обиженный Насакин возвратился к остальным студентам и со слезами на глазах рассказал им о случившемся.
Дальше терпеть было нельзя. Все единогласно решили отомстить Бокуму.
«И подобно как в обществе, — говорит Радищев, — где удручение начинает превышать пределы терпения и возникает отчаяние, так и в нашем обществе начиналися сходбища, частые советывания, предприятия и все, что при заговорах бывает, взаимные вспомоществования, обещания, неумеренность в изречениях; тут отважность была восхваляемая, а робость молчала… Презрение наше к начальнику нашему, — продолжает Радищев, — перешло в негодование»… Федор Васильевич Ушаков, самый старший из студентов, смелый и решительный, предлагал Насакину вызвать Бокума на дуэль и пистолетным выстрелом смыть нанесенный позор. «В общежитии, — говорил он, — если таковой случай произойдет, то оный не иначе может быть заглажен, как кровью».
Но большинство не согласилось на эту рыцарскую месть, так как имело дело с начальником. Они решили отомстить Бокуму руководствуясь естественным правом «защищения чести». «Мы в то время, — пишет Радищев, — начали слушать преподавание права естественного и остановились на разделе: «Вознаграждения за человеческие оскорбления». И руководствуясь древним законом — «око за око — зуб за зуб», решили, что студент Насакин, получивший незаслуженную пощечину от Бокума, должен отомстить ему тем же. Сказано — сделано. Когда Насакин пришел к Бокуму, между ними произошел следующий разговор:
«Насакин. Вы меня обидели и теперь я пришел требовать от Вас удовлетворения.
Бокум: За какую обиду и какое удовлетворение?
Насакин: Вы мне дали пощечину.
Бокум: Неправда, извольте итти вон.
Насакин: А если нет, так вот она и другая.
Говоря сие ударил Насакин Бокума и повторил удар».
«Боясь последствий этого скандала, они решили, — как пишет Радищев, — тайно оставить Лейпциг, пробраться в Голландию или Англию, а оттуда сыскать случай ехать в Ост-Индию или Америку».