Радист Матери-Церкви. Жизнеописание преподобного Паисия Святогорца

Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви

ИС Р18-721-0769

Когда только-только начинается жизнь человека, может показаться, что его самого по-настоящему еще нет. Конечно же, он есть, и даже вполне настоящий, и со временем он может стать большим и добрым – просто копит силы, чтобы проснуться. Внутреннему свету его еще предстоит, возможно, просветить и его самого, и людей вокруг. Будущее его неясно. Он пока впитывает. Как земля пьет дождь, цветок питается солнцем. Его же душа запоминает речь, прикосновения заботливых

Таков общий порядок для всех. Если свойствам и талантам, ответственности и самоотдаче в человеке суждено раскрыться, то происходит это не сразу, а постепенно. Образ зрелости проступает из рассвета неспешно. Ничего готового с неба не падает.

Но бывает, небо вдруг само приблизится к земле и высветит в ее глубине то, что в ней до поры сокрыто. Словно войдет оно в детский сон, согревающий тайну еще не наступивших дней, и разбудит в нем далекую мудрую мысль – о предстоящем зрелом пути. И ребенок невольно откроет что-то удивительное о своем будущем. И тогда вспыхнувшее будущее подскажет взрослым, какое особенное, избранное дитя им подарено.

Вообще, вся жизнь святого человека («святой» – «кадош» по-еврейски – означает «вызванный из общего потока, возвышенный») говорит о том, какими люди должны быть. Святой являет собой образец. Это во-первых. А во-вторых, святой показывает, где следует искать помощь в трудных обстоятельствах, где спасаются души от смерти. Искать и спасаться нужно в Церкви, и это потому, что Бог помогает слабым людям через людей испытанных, искусных в борьбе с грехом. А в-третьих… Вот если сказать о третьем, то получится почти повторение первого и второго. Но все-таки дорисовать черточку к картине стоит: святой – это человек, который постарался понять, каким даром он обладает, и ничего не потерять, а только умножить. В самом начале ответив на призыв. Почему не все отвечают? Почему отвечают, но вскоре бросают? Ведь «много званых» – не все ли? И «мало избранных» [1] , как говорит Иисус Христос. На эти «почему», если они внятно звучат в человеческом сердце, лучше всего отвечает жизнь с виду вроде бы обыкновенного, но все же из ряда выходящего человека: того, кто решительно пошел за Призвавшим.

Житие великого святителя и чудотворца Николая, архиепископа Мир Ликийских (жившего в последней трети III – первой трети IV века), свидетельствует: «По своем рождении, еще в купели крещения он (будущий святитель. – Авт.) три часа простоял на ногах, никем не поддерживаемый, воздавая сим честь Пресвятой Троице, великим служителем и предстателем Коей он должен был явиться впоследствии… Свое изрядное постничество он проявил в том, что по средам и пятницам вкушал молоко матери только один раз, и то вечером, по совершении родителями обычных молитв».

О преподобном Симеоне (521–596), столпнике на Дивной горе, что находилась в пределах Антиохии Сирийской, в житии говорится: «После того как младенцу исполнилось два года, родители принесли его в церковь Предтечеву и крестили здесь. По крещении же младенец тотчас заговорил, ясно сказав следующие слова: „Имею отца, и не имею отца; имею матерь, и не имею матери!“ Эти слова он повторял в течение семи дней. Родители весьма удивлялись этому и предвидели, что их младенец будет подражателем не земных дел, а небесных».

А как наш родной, преподобный и богоносный Сергий Радонежский заявил о себе в самом-самом начале жизни, знают в России многие. «Незадолго до его рождения, – повествует житие, – в воскресный день Мария (мать будущего чудотворца. – Авт.), по своему обычаю, пришла в церковь к литургии. Перед началом чтения святаго Евангелия младенец во чреве ея так громко воскрикнул, что голос его слышали все стоявшие в храме; во время Херувимской песни он воскрикнул во второй раз; а когда священник произнес: „Святая святым“, – в третий раз послышался из утробы матери голос младенца. Из этого все уразумели, что произойдет на свет великий светильник миру и служитель Пресвятой Троицы. Подобно тому как пред Божиею Материю радостно взыграл во чреве святой Иоанн Предтеча, так и сей младенец взыграл пред Господом во святом Его храме».

Арсения Эзнепйдиса – так звали будущего монаха Паисия Святогорца – мир впервые разглядел и запомнил в обстоятельствах чрезвычайных. Младенец явил себя людям тихо и смиренно и при этом так страшно и знаменательно, что хоть и крошечным, однако же сразу показал, не испустив ни единого скорбного звука, каким путем пойдет к Богу. Нет, он не стал святителем Церкви Христовой или игуменом монастыря, не сподобился и священного сана, но сделался собеседником ангелов [2] и через это внутреннее общение с Небом, в нелегкой и радостной борьбе за свою душу, достиг меры кроткого наставника монашествующих и мирян. Что же произошло в самом начале его жизни?

Арсению исполнилось двадцать дней, когда его родители, братья и сестры, родственники и соседи и многие единоплеменники-греки, оставив родную Каппадокию [3] – свое большое и древнее село Фарасы, вынуждены были отправиться в изгнание. Греков в 1924 году выселяли в Элладу, в обмен на турок, проживавших в Греции. Из порта Мерсин отплыл переполненный невольными эмигрантами корабль, держа курс на главный порт Греции Пирей. Большой семье Продромоса и Евлогйи Эзнепидис не нашлось места в каюте – семья расположилась под открытым небом. Арсений у родителей был восьмым из рожденных и шестым из выживших. Пятеро старших, вероятно, не отлучались в сутолоке от отца с матерью, а своего шестого, недавно появившегося, мать положила рядом с собой прямо на палубу, прикрыв одеялами. И здесь произошло нечто необъяснимое – первое чудо в жизни святого. Евлогию что-то отвлекло: может быть, кто-то из детей позвал или муж окликнул. Но когда она обернулась к Арсению и поняла, что случилось, было уже поздно… Проходивший матрос не обратил внимания на груду тряпок и своим тяжелым ботинком наступил на младенца.

Мать не могла найти сил приподнять одеяла. Сердце ее разрывалось: ей виделся сын, мучительно умерший тут же, без крика и плача. Одеяла приподняли. Что же увидели? Младенец жив; правда, тельце его превратилось в сплошной синяк; зато глазки сияют, как два ярких огонька.

Кстати, в школе, где учился Арсений, и учителям, и товарищам, многие из которых, как и Эзнепидисы, были из малоазийских греков, запомнились живые, выразительные и настолько сияющие глаза мальчика, что его прозвали «гумбисья», что на фарасиотском диалекте означает «светлячок».

Корабль заполняли крестьянские семьи, по тем временам самые обычные, сегодня такие называют многодетными: дети от мала до велика и бродили, и сидели, и спали на палубе, завернутые кто во что. И вот тяжесть и черствость мира, при всей своей грубости, не промахнулась, но с удивительной точностью – толстой матросской стопой – «попала» в своего будущего обличителя. Чем он ответил? Ничем, не пикнул. Но в свете всей прожитой им жизни можно сказать: ответил тишиной и сиянием глаз.

В судьбе преподобного случится еще немало такого, что не найдет простого объяснения, но зато внятно покажет: дух мира сего восстает на святых и готов уничтожить их, но не может. Как-то в 1964 году, будучи ключарем Иверского скита Афона [4] , преподобный Паисий отдал все свои личные деньги (возможно, вырученные им за вырезанные крестики и иконы) бедняку, собиравшему милостыню по святогорским монастырям и скитам с разрешения Священного Кинота – монашеского «правительства» Святой Горы. Вручив сборщику все, что у него имелось, и распрощавшись с ним, преподобный вернулся в келью, и в это мгновение над ним раздался оглушительный треск: большой камень пробил кровлю и застрял в потолочном перекрытии прямо над его головой.