Радиус взрыва неизвестен
Шрифт:
Бухгалтерия помещалась в подвале.
Здесь работа шла на полный накал. Девушки, женщины и старики, — молодых мужчин почему-то в счетоводном деле Чащину видеть не приходилось, — усиленно считали, вычисляли и записывали полученные результаты с такой же мрачной деловитостью, как если бы исчисляли орбиту движения неведомого небесного тела, направляющегося из мировых пространств к Земле и угрожающего столкнуться с нею. Казалось, что вот-вот один из этих мрачных тружеников поднимется, — они сидели по трое и по четверо за каждым кухонным, обеденным и канцелярским столом, — поднимется и объявит мрачным голосом:
— Путь тела и скорость высчитаны, измерены и
Однако видимых результатов этой бешеной работы не было. Бумажка об уплате штрафа в три рубля, на которой Чащин пытался остановить свое внимание, как балетный танцовщик останавливает внимание на чьем-нибудь лице, чтобы не закружиться на сцене после первого же пируэта, все летела со стола на стол, ее записывали, отмечали, переносили цифры из книги в книгу, а путь не становился короче. И только после того, как к ней были пришпилены десятая, одиннадцатая и двенадцатая бумажки, а ее существование было отмечено в восьмой, девятой и десятой книгах, старичок счетовод, возле которого стоял Чащин, рассмотрел ее на свет, удовлетворенно вздохнул и засунул в шкаф, где уже покоились тысячи таких же бумаг, обросших более мелкими квитанциями, ордерами и справками, как корабль — моллюсками.
— Вы ко мне? — вежливо осведомился старичок, подтягивая люстриновые нарукавники и собираясь взяться за следующую бумажку.
Чащин не успел ответить, и старичок нырнул в эту бумажную карусель так, что остались видны только хрящеватые уши и лысина. И бумажка, на которой, как успел заметить Чащин, значился расход «на покупку скрепок канцелярских Р. 2. 45», пошла кружиться по столам, постепенно отягощаясь и обрастая все новыми ордерами, расписками, реестрами. Так что когда она поступила обратно к старичку, уже весила не меньше полутора килограммов. Старичок опять рассмотрел бумажку на свет, взвесил ее тяжесть в руке, облегченно вздохнул и сунул в тот же шкаф, где покоились ее предшественницы.
Подняв рассеянные бледно-голубые глазки, он снова заметил Чащина и, беря в руки следующую бумажку, опять механически спросил:
— Вы ко мне?
Чащин торопливо ухватил его за рукав, и вовремя: старичок уже готов был окунуться в тот же заколдованный бумаговорот.
— Простите, — сказал Чащин, — сколько раз вы проводите по вашим книгам и ордерам расходную и приходную суммы?
— Шестнадцать раз! — гордо ответил старичок, потом выпрямился на стуле и удивленно посмотрел на Чащина. — Кто вы такой? Что вам тут надо?
— Спасибо, ничего, — устало сказал Чащин.
Представление о безмерности этого бумажного моря совсем убило его. Шестнадцать раз! А в день таких бумажек поступают тысячи. Нет, ста человек для такой работы явно недостаточно. Вот почему здесь работают с б'oльшим напряжением, чем на любом конвейере.
Он хотел задать еще какой-то вопрос, но заметил, что старичок уже снова путешествует в бумаговороте и виден только его воротник. Можно было попытаться вытащить его за воротник, но Чащин не знал, безопасно ли для старика такое вмешательство. Он где-то читал, что внезапно остановленный на своем пути лунатик обычно падает с крыши. Старичок мог с таким же успехом скончаться от инфаркта. И Чащин терпеливо подождал, пока очередная бумажка, пропутешествовав по всем столам, опять не оказалась в руках старичка. Старичок снова оглядел ее, понюхал, взвесил и сунул в шкаф.
В это мгновение Чащин ухватил его за воротник.
— Вы еще здесь? — недовольно спросил старичок. — Вы неплательщик? Просрочник? Командированный? Обратитесь к младшему помощнику старшего бухгалтера по расчетам.
— Нет, нет, нет! — торопливо и с крайней убедительностью сказал Чащин. — Я ищу Стороженко Афанасия Кузьмича…
— Афанасия Кузьмича Стороженко? — Старичок задумался. — Нет, у нас такой не числится. Впрочем, обратитесь к старшему помощнику младшего бухгалтера по кассовой ведомости — третий стол направо от левого окна возле изразцовой печки, но не у камина. У камина сидит старший помощник младшего бухгалтера по материальному учету, он в кадрах ничего не понимает.
Чащин понял, что он пропал. Идти по этой перенаселенной столами и счетными машинами комнате, наступая на ноги и задевая локтями за прически девушек, было не в его силах. Поэтому он не выпускал воротник старика, как будто уже сам тонул в бумаговороте.
На его счастье, вдруг прогремел пожарный сигнал, и все вскочили на ноги. Миг — и комната словно по волшебству опустела. Чащин испуганно выпустил воротник старичка, но тот ничего и не заметил. Он тоже убирал бумаги, хлопая папками так, что пыль над его столом закрутилась, как смерчевой столб.
— Что это значит? — воскликнул Чащин.
— Перерыв на обед, — хладнокровно ответил старичок и вынул откуда-то из-под стола бутылку с молоком и булку.
Вся автоматико-конвейерная суетливость каким-то чудом слетела с него, и теперь перед Чащиным сидел очень милый, вежливый человек, смотревший внимательно и любезно.
— А что за дело у вас к этому Стороженко? — спросил старичок.
— Да вот, понимаете, мы получили письмо из вашего треста в редакцию. Он пишет, что у вас излишки аппарата, разбухание штатов…
— А может, он, того, укрылся под псевдонимом? — вдруг спросил старичок.
Чащин почувствовал, как пелена упала с его глаз. Конечно же! Может, этот самый старичок и был неведомым Стороженко?
Он вытащил блокнот и принялся задавать вопросы, которые приготовил со всей тщательностью, когда обдумывал свою будущую статью.
Да, все подтверждалось. Стороженко или этот старичок, фамилии которого Чащин даже не спросил, знали всё. Они знали, сколько лишних ставок сверхштатного расписания утверждены одной подписью товарища Сердюка, почему и для чего образованы шесть лишних отделов, кто и сколько премий получил законно и сколько — незаконно, у кого и когда был проведен ремонт в квартире при помощи рабочей силы треста и за счет треста, у кого стоит трестовская мебель, а кто еще только просит таковую, и для кого она уже заказана, и где — в Риге или во Львове… Одним словом, старичок оказался кладезем знаний, что было немудрено, так как он был счетоводом-учетчиком и хранителем архива бухгалтерии. И Чащин возблагодарил судьбу, сведшую его с таким знающим человеком.
5
От старичка и по его совету Чащин попал в отдел инвентаризации, где сидел другой тихий человечек, говоривший медленным, размеренным голосом, что совсем не означало, будто и слова в этом случае будут мягкими, размеренными. Нет, Сергей Сергеевич Непейвода, тихонький блондинчик с хохолком на затылке и маленькими светлыми усиками, в выражениях не стеснялся. По словам Непейводы, получалось, что трест из года в год работает все хуже, а штаты разбухают все больше.