Радость на небесах. Тихий уголок. И снова к солнцу
Шрифт:
— Мы вас видели, мистер Шор.
— Ах, значит, видели! Надеюсь, я не шатался из стороны в сторону?
— Нет, что вы! Прекрасно держали курс.
— Да, это я умею. Ладно, сегодня я выпью совсем немного, обещаю вам. Так вот, если я уже вернусь домой, над дверью будет гореть фонарь. Помните, время будет за полночь. Скажите Алу, чтобы он заглянул ко мне. А теперь я покидаю вас. Стойте! Не переходите со мной на этом углу, не то на обратном пути угодите под машину. Это скверный угол. Я-то привык. Спокойной ночи, Лиза.
— Мистер Шор…
— Да?
— Спасибо вам, — мягко сказала Лиза. — Огромное спасибо!
Радостно взволнованная, она стояла, провожая его взглядом. Он
В полночь, как и обещал Шор, над входом горел фонарь. И массивная черная дверь блестела, словно ее только что отполировали, однако латунный почтовый ящик, дверная ручка и молоток были тусклые, не то что на соседнем доме — там они сияли жестко и холодно. Вблизи можно было разглядеть, что большой кованый молоток сильно побит. Замочная скважина была внизу, под самой ручкой, — тяжелой, стершейся и очень красивой, как видно, старинной работы. Слева от нее на кирпичной стене виднелась кнопка звонка.
Ал нажал на кнопку. Потом вдруг, поддавшись волнению, усомнился, что эта внушительная дверь отворится перед ним, ухватил молоток, постучал три раза, немного подождал и собрался постучать еще раз. Но тут дверь отворилась.
— Ал Дилани? — спросил Шор.
— Да, сэр, Ал Дилани.
— Входите. Я только что вернулся. — Он отступил в прихожую, и свет лампочки упал на коричневую куртку и синие домашние брюки. Его седеющие волосы заметно поредели. Глаза смотрели мягко, но в лице было что-то суровое. Одни сказали бы, что он держится с дружелюбием гаражного механика, другие — что ему свойственна спокойная аристократическая непринужденность. И дом оказался совсем не таким, как представлял себе Ал. Стены были белыми, а не коричневыми. Здесь все, по-видимому, было выдержано в светлых тонах, с красочными пятнами картин и ковров. Ал улыбался нервно, Шор — ласково.
— Ну-ка, дайте мне ваше пальто, Ал, — сказал он с добродушной бесцеремонностью старого друга. Проведя Ала в библиотеку, он показал на поднос с бутылкой коньяка. — Налейте себе, Ал. А мне на сегодня довольно.
Он сел в качалку у окна.
— Ал Дилани, — произнес он задумчиво, склонив голову набок. — Ведь был такой боксер — Ал Дилани?
— Наверное, до того, как я стал интересоваться боксом, сэр.
— Да и я тоже его не видел. Он выступал в полутяжелом весе, если не ошибаюсь. Мисс Толен — красивая девушка, Ал. Всполох пламени.
— Я ей это передам, сэр.
— Не стоит. Как бы она не решила вас сжечь. — Он засмеялся. — Ну а книга продвигается?
— Она уже почти сложилась.
— Книга о моем творчестве. Хмм. И кому же она будет интересна?
— Студентам, — поспешно сказал Ал. — И людям вроде меня. — Он все еще побаивался Шора, но продолжал уже более уверенно. — Мне кажется, очень многие интеллигентные люди сейчас пресытились политикой, социологией, статистическими премудростями, экономикой и тому подобной трухой, которая ничего не говорит о жизни.
— Возможно, вы и правы.
— Я более чем прав.
— Отлично. Ну и как же вы оцениваете мои книги?
— Вы лишили меня сна, мистер Шор, — сказал Ал. — Казалось бы, любовные истории не должны выводить меня из равновесия. Но если любовь не признает никаких законов, кроме своих собственных… куда она ведет? Не удивительно, что люди боятся любви.
Шор ничего не сказал, он слушал с серьезным вниманием, словно Ал был достоин величайшего уважения, а Ал, в восторге от интуиции Шора, готов был очертя голову засыпать его вопросами:
Но он страшился услышать ответы. Ему необходимо было всем сердцем верить в свое прозрение, а потому он заговорил о том, что произведения Шора совершенно не похожи на произведения всех писателей, какие только приходят ему на ум. Камю, Чехов, Борхес — ну кто там еще? Другие писатели? Неожиданно Шор заговорил сам. Начал рассказывать о своих современниках: о Беллоу и Мейлере — с юмором, словно о старых соседях. Ал был в восторге. Шор как будто вполне ему доверился.
— Но есть одно решающее отличие, — сказал Ал. — Вы заставляете меня иначе взглянуть на мою собственную жизнь. Чем больше я вас читаю, тем больше жизнь превращается в мистификацию.
— И чем больше я смотрю на жизнь, — сказал Шор, пожимая плечами, — тем больше вижу в ней мистификацию.
— Нет, — решительно сказал Ал. — Для вас эти понятия сливаются.
— Вы так думаете?
— Я в этом уверен, — сказал Ал, но вдруг почувствовал, что его вновь оттолкнули. — Мне… Я иногда спрашиваю себя, почему вы продолжаете жить в этом городе, мистер Шор?
— А где же мне следовало бы жить?
— Да где угодно. В Египте, Париже, Нью-Йорке, на Багамах.
— Почему же на Багамах? С подоходным налогом у меня все в порядке.
— Во имя чего хоронить себя здесь?
— Разве в своем родном городе я в изгнании? — спросил Шор с легкой насмешкой в глазах. — Ну, возможно, мой родной город для меня как монастырь. И кстати, — продолжал он, иронически улыбаясь, — редактор «Уорлд» предложил мне написать очерк о моем отчем доме. Что угодно, лишь бы это было в моем стиле. Что-нибудь о нашем городе. Возможно, я и напишу. — Он показал на коньяк. Рука у него была красивая. — Налейте же себе. — Потом отложил свою трубку. — Ал, — сказал он мягко, — насколько я понял, вы зашли в тупик. Это бывает, когда пишешь…
— В тупик? Кто сказал, что это тупик, мистер Шор? Лиза?
— Ну, во всяком случае… столкнулись с определенными трудностями.
— Конечно, трудности есть. Но они все больше увлекают меня. Мысли теснятся в голове, мне открывается целый мир… — Он палил себе коньяку и выпил залпом, стараясь успокоиться. В доме теперь царила полная тишина. Снаружи тоже не доносилось ни звука. Было тихо, словно в парке глухой ночью. Шор внимательно смотрел на него. — Для ученого его работа редко становится таким чудесным приключением, — продолжал Ал, нащупывая путь. — Я было выбрал Мейлера. Сражения с ветряными мельницами, не так ли? — Он рассказал Шору о поездке в Европу, о разговоре с Марком Стивенсом и о встрече с уэльским поэтом в «Фальстафе». — Я начал читать ваши книги, — чуть смущенно произнес он. — И что-то меня в них поразило. Что-то я ощутил как собственное, свое. Ну, я написал довольно много. И завяз. Никак не могу докопаться до главного… — Глаза Шора, которые вбирали все и не говорили ничего, начинали его смущать. В ту секунду, когда Ал готов был выпалить: «Но почему все-таки вам обязательно нужны преступники?» — Шор начал покачиваться в кресле. Это поскрипывание ошеломило Ала… Шор покачивается и смеется над ним, совсем как ему привиделось. — Меня поразило, что все ваши персонажи обязательно нарушают закон… во всяком случае, какой-то закон, — сказал он, словно размышляя вслух. — Может быть, это им необходимо, чтобы обрести себя. Вот в чем суть. Верно?