Радость – в награду
Шрифт:
Она посмотрела на Андрея. Вот у него, в отличие от Севы, такие глаза были уже при жизни. Мертвые, выцветшие, потухшие, даже будто бы цвет потеряли. Жить для него после смерти Севы оказалось выше возможности: Андрей так и не смог избавиться от чувства вины. И теперь, когда его мучения кончились, Ника с горечью осознала: он умер для этого мира гораздо раньше своей физической смерти. Его не стало ровно в тот миг, когда выяснилось, что их сына больше нет.
Вот только почему Андрей был так уверен, что она должна оставаться жить без них? Этого Ника никак не могла понять. Они всегда и во всем были вместе, сообща решали каждую мелочь. Неужто Андрей думал, что ей без него станет легче? Но теперь
На кладбище опустились ранние сумерки.
– Прощайте, милые, и до встречи. Только, простите, это уж последние цветы от меня для вас здесь. Больше вам некому будет их приносить. Если только Олег…
Ника завещала ему квартиру и за это просила заботиться о могиле. Впрочем, Киреев узнает об этом позже, когда ее не станет.
Она медленно побрела прочь. Улица встретила ее гулом машин и светом фонарей, но Ника ничего не видела и не слышала. Она уже находилась почти не здесь, и ее по-прежнему окутывала непроницаемая кладбищенская тишина.
Она толком не помнила, как добралась до квартиры. Сбросив шубу, она медленно прошлась по комнатам, окидывая прощальным взором их жилище, которое теперь уже и не их, и не ее. Именно тут, где они трое рассчитывали жить долго и счастливо, она и должна навсегда покончить счеты с этим миром.
Ника уже давно готовилась к этому мигу. И тщательно все продумала. Надо было покончить с собой быстро, сразу и по возможности безболезненно. Конечно, лучший способ – заснуть и не проснуться. Но как правильно рассчитать дозу снотворного? Ника где-то читала: если превысить смертельную дозу, эффекта не будет. А какая доза смертельна, она не знала. И потом, вдруг ее обнаружат раньше времени, откачают? Лечить начнут, в психушку положат. Слишком большой риск. Отравиться? Но, во-первых, это, наверное, мучительно больно, а во-вторых, она не знала чем. Не крысиным же ядом травиться, а это единственное, что ей доступно. Вскрыть вены? Нет уж, резать себя она не станет. К тому же при этом полагается лечь в теплую ванну, иначе кровь свернется. Значит, ее найдут голой, не в одежде же в ванну ложиться, и куча чужих мужиков станут ее разглядывать. Бр-р! Такого она себе никогда не позволит. Остается повеситься. Ей рассказывали, что это быстрая смерть, и человек при этом даже иногда испытывает наслаждение. То есть все пройдет без мук.
Ника принесла и поставила на кухне большую фотографию, запечатлевшую Севу и Андрея. Умирая, она будет смотреть на них. И кухню она выбрала неслучайно. Крюк, на который можно надеть веревку, остался лишь здесь; в остальных комнатах Андрей сделал модные подвесные потолки со встроенными плоскими светильниками. А на кухне повесил большой, под старину, абажур. «Для уюта», – объяснил он Нике. Взобравшись на стремянку и перекусив кусачками провода, она с трудом сняла абажур. Почему-то вспомнилось, что он понравился будущим хозяевам. Ничего, снова потом повесят. Ее снимут, а светильник повесят. Конечно, по отношению к этим людям было бы правильнее и человечнее свести счеты с жизнью в своей новой каморке. Но Нике хотелось умереть именно там, где она жила и была счастлива. Ей отчего-то казалось, что так она после смерти быстрее соединится с Андреем и Севой.
Она все сделала по правилам. И даже зачем-то убрала в кладовую стремянку, после чего, поцеловав фотографию, залезла на табуретку, надела на шею петлю и решительно оттолкнула ногой последнюю опору в этой жизни.
Больно! Ужасно больно! Искры из глаз! Ника лежала на полу, ошалело таращась на дыру в потолке. «Крюк вырвался, – дошло до нее. – Проклятые мастера отечественного евроремонта! Ничего как следует сделать не могут!»
Она с трудом села на полу
Смех перешел в слезы.
– Севочка, Андрюша, простите, но я не смогла, – всхлипывая, причитала она. – Я без вас ни на что не годна! Совсем ни на что.
Она долго еще оплакивала свою горькую участь, сетуя на собственную никчемность, из-за которой осталась заложницей несчастья в опостылевшей ей жизни.
– Сева, прости. Андрюша, прости.
Взгляд упал на их фотографию. Что это? Она даже плакать перестала. Выражение их лиц, кажется, изменилось. Оба теперь взирали на нее с укором…
– Нет, крюк не просто вырвался, – прошептала она. – Это они. Они почему-то захотели оставить меня тут. Не дали мне уйти. Господи, зачем, почему? Хотите продлить мои мучения?
Лица их вновь поменяли выражение. Муж и сын взирали на нее ласково и нежно.
«Они меня любят и не хотят, чтобы я умирала. Значит, я должна стать сильной и жить». Ника еще не знала зачем, но почему-то вдруг поверила, что когда-нибудь обязательно узнает и поймет. И вдруг почувствовала, что хочет жить. И что нога, которой она ударилась об угол табуретки, ужасно болит. Срочно надо приложить лед и чем-то помазать. И она, прихрамывая, направилась к холодильнику.
Наутро Ника перевезла последние вещи и навсегда попрощалась с местом, где познала счастье и горе. Надо было начинать новую жизнь на новом месте.
Фотографию Андрея и Севы, ту самую, которая не дала ей умереть, Ника повесила на стену над диваном, потом села на этот диван и стала обдумывать, что ей дальше делать. Всю предыдущую жизнь ей советовали, подсказывали, помогали. Родители. Андрей. Ника, естественно, решала многое и сама, однако их мнение всегда влияло на ее выбор. И лишь теперь она окончательно поняла, насколько одинока. Отныне только от нее самой зависит, что с ней станет дальше. Только она может решить, что ей делать. И никто ничего не посоветует и не подскажет. Некому.
У Ники с Андреем так и не образовалось близких друзей. Ведь дружба взахлеб, с частыми встречами и перезвонами по нескольку раз на дню, когда непременно хочется поделиться малейшими радостями или неудачами, – большей частью удел людей либо одиноких, либо не нашедших полного счастья в супружестве, когда за рамками семейной жизни остаются невыплеснутые эмоции и тайные мечты о чем-нибудь лучшем и недоступном. Эти мечты у каждого одиночества свои, и сделать их общими немыслимо.
У Ники с Андреем все было общим. Проведенные вместе годы не стирали остроты их чувства. Они столь полно любили друг друга, им так хорошо было вместе, что вмешательство доверенных лиц не только не требовалось, но и представлялось им досадной помехой, и каждый день они с нетерпением ждали вечера, чтобы сперва оказаться дома втроем с сыном, а затем, уложив его спать, вдвоем.
Нет, они совсем не были затворниками. Им нравилось веселиться. Ходить в гости и самим принимать гостей. Они общались со множеством людей. С одними для души, с другими для дела. Но это были именно знакомые или приятели, а не близкие друзья или подруги, с которыми делишься самым сокровенным, а в критические минуты взываешь к ним о помощи.
Семьи не осталось, и друзей не оказалось. Наиболее близкими людьми были для Андрея Олег, а для Ники – Олеся. Однако Олег, поменяв ей квартиру, куда-то пропал. Нике никак не удавалось до него дозвониться. Поэтому она решила попытать счастья у Олеси. Последние деньги таяли. Надо было как-то устраиваться, искать работу. Однажды Олеся ей помогла. Может, еще раз удастся?