Радуга над Теокалли
Шрифт:
Уичаа с трудом скрыла досаду после неудачной попытки приоткрыть мужу тайну будущего и предостеречь его от политической ошибки. Теперь же она лишь утвердилась в своём подозрении – на решение Копана повлияло то, что будущая невестка приходилась ему племянницей. Правитель словно не желал замечать грядущего столкновения с мешиками.
А ведь духи предупредили!
Все народы плодородной и цветущей Долины Озёр склонились перед новой силой – воинственными мешиками, и непокорёнными остались только дикие отоми, сапотеки и майя. Куда направятся воины из Теночтитлана? Уичаа не питала сомнений – молодое государство мешиков постепенно расширяло свои границы, и ничто не могло остановить захват новых земель. Верховным божеством мешиков являлся Уицилопочтли – бог войны, и он требовал многочисленных ежедневных жертвоприношений.
Народ Анауака направится в Коацаок – к вратам земель майя.
Упорное сопротивление сына, молчаливое попустительство со стороны отца выводило Уичаа из себя. Несколько дней назад Кинич-Ахава известил, что отправляется в Майяпан за невестой и будет там ждать разрешения родителей и свадебных послов, а пока отработает положенный выкуп.
Однако не это злило Уичаа – сын мог ещё вступить в брак, но был влюблён в невесту и не желал слышать о брачном союзе с мешиками. Пока Копан не объявил официального решения, еще оставалась надежда, но то терпение, с которым он отвечал Уичаа, граничило с безразличием.
Завеса тайны будущего, приоткрытая сегодня, не сыграла отведённую ей роль. Копан в своей гордыне и желании следовать прежним путём несгибаем. К тому же это её боги, духи лесов и земли показали будущее. А правитель верит только своим жрецам…
Потеряв терпение и решив положить конец мучительным раздумьям и спорам, халач-виник пошёл к выходу. Там задержался:
– На все воля Ицамны!
Миг… и только расписанный яркими красками занавес показал, чуть качнувшись – правитель Коацаока ушёл. Уичаа осталась одна. Она проиграла.
– Ты погубишь нас! – запоздало выкрикнула женщина вслед, гневно топнув.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТРАНА МАЙЯ
Далеко на востоке майя построили грозный город Майяпан, а династия Кокомо сделала его самым богатым и могущественным. Правящее семейство было воинственным и жадным. Они вынуждали вождей Ушмаля и Ицмаля считаться со своим желанием главенствовать на полуострове. Им платили дань по первому требованию – только бы не видеть у стен городов и селений военные отряды из Майяпана.
По этой земле благоденствия шёл караван. Давно уже позади остались развалины непокорного города Чичен-Ицы – бывшей столицы гордых тольтеков. Заросли высокой травой её полуразрушенные за три столетия теокалли, посвящённые древним богам, и только ветер закручивал и весело гонял веретена пыли по широким и прямым проспектам. Чичен-Ица был вечным напоминанием всем майя о несокрушимом могуществе рода Кокомо, захватившем его и предавшем огню.
Смертный ужас испытывали жители, едва вдали различали приближающихся воинов – воинов Майяпана – вестников недовольства и требования беспрекословного повиновения. Так было и с нашим караваном. Только когда он подходил к селению достаточно близко, майя перебарывали дрожь и вспоминали, что год назад через их селение также следовал караван, спешащий на ежегодный праздник, посвящённый богине Радуги и Луны – Иш-Чель. Путники двигались к острову Косумель, где располагался главный храм, его посещала дочь правителя Майяпана, названная в её честь. И не было другой женщины из знатной семьи майя, которая бы столь соответствовала этому имени. Как внезапно возникшая радуга вызывает у землепашца умиление и восторг неповторимостью и совершенством, так и дочь правителя Майяпана одним присутствием могла сосредоточить на себе внимание окружающих. У неё была не только светлая кожа, но и огненные волосы. Явилось ли это результатом многочисленных кровных браков в роду Кокомо, игрой природы или даром богов, неведомо, но все майя верили, что живая Иш-Чель – сама богиня радуги. И она сошла на землю, чтобы в эти тяжёлые годы войн и усобиц дарить смертным простую радость.
Жители выходили к обочине мощённой камнями дороги поприветствовать Иш-Чель, которую четверо воинов несли в открытых носилках. Майя с восторгом лицезрели живой образ богини, убеждаясь, что она по-прежнему очень красива, изящна и у неё всё те же огненные волосы. С каждым годом наряд девушки становился пышнее – он явно демонстрировал богатство и дерзкую мощь семьи Кокомо. Здесь было и многоцветье птичьих перьев, и ожерелья из самых редких камней, и необыкновенно тонкая ткань одежд самой Иш-Чель и её приближенных.
Большую часть свиты составляли грозные телохранители в белоснежных набедренных повязках, не скрывающих сильные мускулы; остальное сопровождение гордо носило шкуры ягуаров.
Замыкала караван группа воинов, сопровождающих ещё одни носилки, всегда занавешенные тканью. В них несли самую красивую рабыню – жертву богине Иш-Чель. Она была так же, как и дочь правителя, богато одета, а на шее, запястьях, в ушах сияли драгоценности из сокровищницы госпожи, предназначенные храму. Будущей жертве давали дурманящий напиток, после которого она смотрела затуманенными глазами, словно уже видела весёлую беззаботную жизнь в чертогах богини и с радостью исполняла возложенную на неё миссию.
Внимательно рассмотрев кортеж Иш-Чель, жители возвращались к насущным заботам, в очередной раз убедившись, что в их мире власть и сила рода Кокомо незыблемы.
Караван, обогнув селение, приблизился к берегу – месту постоянных остановок паломников, следующих на остров Косумель, виднеющийся в море. Стоянка была уже обжитой: выложенные камнями площадки под навесами, большие ямы и кучи хвороста для костров, на берегу деревянные мостки с привязанными длинными лодками. Толпа галдящих гребцов наперебой предлагалапереправить путников за пять зерен чоколатля.
Многочисленная свита Иш-Чель готовилась к ночлегу – удобно располагало госпожу, чтобы она хорошо отдохнула. Только раз в году в центральном храме богини Луны и Радуги отмечался грандиозный праздник. Люди приплывали в надежде получить исцеление от недугов. Мудрые жрецы знали толк в лечении травами и спасли многих безнадёжных. Они помогали даже женщинам, желающим, но не могущим подарить мужьям наследников.
Попасть на остров одновременно с земным воплощением богини считалось особой удачей, поэтому к каравану Иш-Чель до конца дня присоединилось множество паломников. Одни люди устраивались на ночлег, другие пытались договориться с лодочниками, потряхивая кожаными мешочками, где хранились драгоценные камни или зерна чоколатля для оплаты переправы. Более опытные просились в каноэ к счастливцам, которые уже обеспечили себе место среди первых отплывающих. А самые мудрые, что прибыли утром, спокойно готовились ко сну. Поэтому стоянка представляла собой пёструю, гомонящую, перемещающуюся массу людей. Было уже за полночь, когда лагерь успокоился, доверив сон охранникам из свиты дочери Кокомо.
Утром люди пробудились от совершенно нехарактерного шума – это было не потрескивание разгорающихся костров или шорох шкур, вновь собираемых в тюки до следующего ночлега. Это был совершенно невообразимый шум: крики женщин, топот ног, ругательства мужчин. Ко всему примешивался витающий в воздухе ужас – девушка, которую приготовили в жертву богине, исчезла. Весть разнеслась мгновенно. Воины, охранявшие рабыню, лежали мёртвыми. Следов убийц не было, как и никто не слышал шума ночью.
Когда Иш-Чель поинтересовалась, в чем дело, на стоянку опустилась тишина. Испуганного жреца, сопровождающего кортеж, вытолкнули из толпы приближенных. Голос у него дрожал сильнее, чем он сам – служитель лихорадочно пытался найти подходящие слова для толкования совершенно необъяснимому явлению. Но вот, наконец, нашёлся и тонко пропищал, пытаясь совладать с собой и одновременно стараясь не потерять мысль, не дрожать и не делать пауз: