Радужная Топь
Шрифт:
– Дай мне лошадь, – упрямо повторил Тадек, а в голове вновь вспыхнуло молнией: «Что же делать?»
– Нету лошадей, – словно ребенку втолковывал палочник. – Да и разве ж можно в такую дорогу пускаться, когда полнеба заволокло.
– Никаких денег не пожалею! – не унимался молодой человек. Служанка принесла большое блюдо, доверху наполненное жареными потрошками, щедро посыпанными зеленью, и запах заставил желудок Тадека сердито заворчать на упрямого хозяина.
– Поешьте, отдохните, – твердил свое дородный хозяин постоялого двора. – Будет день, и лошадки будут.
– Нет у меня дня! –
Хозяин собрался было снова пуститься в увещевания, но, оглядев богатую одежду гостя, промолчал. Знать, прикидывал в уме, сколько можно взять с парня за коня.
– Десять золотом. Согласен? – поторопил его Тадеуш.
– По рукам, – отозвался хозяин. И Тадеуш потянулся к поясу за кошельком, и тотчас лицо его посерело, а в глазах появился страх, а следом за ним – гнев.
Кошелька не было. Тадек попытался припомнить, где в последний раз расплачивался, и уверился, что в деревеньке, где он оставил мальчика-слугу, кошелек был при нем. Мальчик не вынес утомительной скачки и едва не выпал без чувств из седла, и Тадеушу пришлось бросить его у деревенского старосты, щедро заплатив старику за хлопоты. Был кошелек. Знать, старый мошенник-словник срезал. Заговорил зубы, паскуда, и облапошил. Несчастье сулил, чтоб Землица ему ноги приломала…
Видно, по лицу парня понял хозяин-палочник, что не все ладно. За долгие годы научился он различать, у которого в кошельке звенит золотишко, а у кого ложь, вошь да медный грош.
– Покажи-ка денежки, сынок, – вкрадчиво спросил он, глядя в тревожные глаза Тадека.
– Сейчас, дядюшка, – стараясь казаться веселым, ответил Тадеуш и потянул с плеча суму, однако вместо того, чтобы вытащить из нее кошелек, рванул свою книгу, занес над головой, и белые змейки-молнии тотчас зароились вдоль корешка и обреза.
Но хозяин, привычный к разным посетителям, ничуть не испугался отчаянного книжника.
– Янек, Маньо! – крикнул он, и два дюжих паренька тотчас словно выросли из-под земли, и на концах их посохов заплясали искры.
Тадек опустил книгу и почувствовал, как вина и безысходность железными когтями вцепляются в его душу.
– Прости, добрый человек, – только и смог сказать он, в изнеможении опустился на колени и закрыл лицо руками.
– Ну, ну, – словно и не заметив, что гость едва не напал на него, хозяин ласково похлопал парня по плечу, – иди с миром. А если захочешь остаться на ночь, то мне вполне сгодится твой плащ…
Тадеуш устало стащил с плеч плащ и подал его хозяину. Янек и Маньо испарились точно так же, как появились, исчезла и служанка с дымящимся блюдом. Какой-то лохматый пес подошел и улегся рядом с Тадеком и начал придирчиво обнюхивать его суму.
«Без лошади и денег до Бялого засветло не добраться, да и к завтрему не поспеть. Не видать тебе твоей ласточки. Уж она верно мужняя жена», – шепнул над ухом здравый смысл. Сердце мучительно сжалось, выдавив на глаза непрошеные слезы, а в голове вновь заворочалась все та же навязчивая мысль: «Как быть? А может, все-таки сумела выгадать Эленька отсрочку. Ведь знает, что не отступится, приедет ее Тадек…»
В одно мгновение вскочил на ноги, подхватил с земли книгу и…
В глазах потемнело, переворотилось в одно мгновение, и в щеку впилась колкая щетина травы.
– Эк, дурень, – сквозь наплывающее беспамятство услышал Тадек над собой голос трактирщика. – Помрет, так тебя, а с тобой и меня вздернет князь – любо-дорого…
– Так он, того… – гнусаво забубнил незнакомый голос, – книжкой ворожить хотел… Уж замахнулся…
– А ты, дубовая башка, за книгу оглоблей? Нечего сказать, ровен обмен… Посмотри-ка у него в карманах…
Тадек попытался пошевелиться, открыть глаза, и темнота тотчас навалилась, опутала вязкими тенетами, оплела пушистыми паучьими лапами. И в этой влажной гулкой темноте осталась лишь одна, последняя, мысль:
32
Что же делать?
Какая нелепая надежда гнала тебя, заставляя торопить коня? Какая безумная мысль заставила поверить, что Судьба сжалится и бросит в медную кружку твоего несчастья пару медяков?
Агнешка уже хотела стащить с головы отвратительный рваный колпак нищего, как из-за угла вывернула какая-то баба, изрядно нетверезая, несмотря на то что день едва перевалил за половину. Баба сочувственно поцокала языком и выудила из больших карманов юбки монетку.
– На те, мальчонко, – пробормотала она заплетающимся языком. – Выпей за мое здоровьице…
– Благодарствуйте, бабушка, – шепеляво ответила Агнешка, по-куриному склоняя голову набок.
– У ты, пес юродивый! – взбеленилась дарительница. – Какая я тебе бабушка? Зенки разуй. Я как есть еще молодая…
Баба подбоченилась, подтверждая свои слова, да не выдержала: громко икнула, усмехнулась сама себе и пошла дальше, тихо напевая. Агнешка спрятала монету, нырнула за угол и притаилась, разглядывая лавки.
Надежда раздобыть денег у дурочки-княжны растаяла, и оставалось либо смириться и продать матушкин медальон, либо сунуть руку в карман жизни да пощупать, нет ли у нее в кошельке лишнего грошика.
Сдаться было не в пример легче, только не привыкла Агнешка сдаваться. Она снова высунула голову из-за угла и заметила, как торговец – крупный мертвяк в синей рубахе – вышел на крыльцо хлебной лавки. Знать, весь народ толкался у столов, и барыш его был нынче не велик. В жару больше ходу было квасу, меду, моченым яблокам. Мальчишки так и шныряли с лотками, радостно покрикивая. И торговец с тоской поглядывал на свой товар. Его лицо оживлялось, лишь когда он устремлял взгляд в ту сторону, где гудела княжья свадьба и бедняки угощались на дармовщинку господскими пирогами.
Торговец вытянул шею, стараясь разглядеть, что творится перед княжьим домом, шагнул вперед – и Агнешка заметила, что мужик хром. Он припадал на правую ногу, да так крепко, что едва ли мог пойти с лотком. Скорее всего, нанял за пару монет и сдобный крендель мальчишку. Вот тот и суетится за него, кричит, торгует.
Лавочник снова приподнялся на цыпочки, насколько позволяла увечная нога. Толпа загомонила, загудела. Знать, князь попросил подтверждения обетов или жених бросил ненасытным зевакам горсть-другую монет. Торговец весь обратился в слух, видно, надеясь не увидеть, так хоть расслышать, что происходит у свадебного помоста.