Радужная вдова
Шрифт:
– Развели тебя, дружок, – шепнули ему. – Ты хоть знаешь, с кем играть-то сел?
– Нет, – чуть слышно ответил Миша.
– Это ж сам Мустафа. Теперь не знаю, что с тобой будет.
И Миша Багдасарян заплакал.
Он знал, как наказывают за карточные долги.
Но ему повезло. Мустафа пощадил его. Миша стал рабом Мустафы. До тех пор, пока не отобьет долг. Условия более чем милосердные: работой Миши было завлечь в игру как можно больше лохов, особенно тех, кто мнил себя великими карточными шулерами. Иногда Миша с Мустафой играли на одну руку, и заботой Миши было грамотно раскрыться, когда противник уже праздновал победу.
Отбился Миша очень быстро. И Мустафе он понравился. И тогда великий карточный магистр, король Мустафа, выбрал себе наследного принца. Это было странное время. Они делали огромные деньги, выигрывали и проигрывали, гоняли отбивать бабки в Ялту, в Сочи; долги в тридцать – пятьдесят тысяч рублей, которые привели бы любого советского человека в состояние комы, были в общем-то привычным делом. Но эти деньги некуда было тратить в СССР. Дачи, машины, золотишко, ну что еще? Все на подставных лиц – нетрудовые доходы… Вот и гоняли друг другу карточные долги по пятьдесят тысяч рублей. Деньги в руках Миши Багдасаряна окончательно превратились в бумагу. Правда, он увлекался золотом и антиквариатом, и к тому времени, как открыли шлюзы, Миша, по его собственному выражению, имел «довольно прочный запас подкожного жира». Но он действительно принадлежал к интеллектуальному народу, причем независимо от крови, которая текла в его жилах. К тому моменту когда открыли шлюзы, Миша Багдасарян, с его криминальными связями, с его умением держать удар и знанием суровой изнанки жизни, очень быстро сообразил, что фишки и участь пусть и очень удачливого карточного шулера – не его масштаб. Он без сожаления простился с Мустафой; причем, когда тот на правах авторитета пригрозил ему, Миша Багдасарян обошел вокруг стареющего короля и обрушил на его голову бутылку. Он избил Мустафу до полусмерти. Он наступил Мустафе ногой на горло, как только тот, весь окровавленный, пришел в себя, и заявил, что если этого мало, то в следующий раз он уже не уберет ногу с горла и не позволит ему вздохнуть. Он нажал ногой напоследок – ком крови вышел изо рта Мустафы.
На следующий день татарин Мустафа стал похож на истинного монголо-татарина: его глаза превратились в узкие щелочки, и еще не скоро они приобрели первоначальные очертания. А Миша Багдасарян получил кличку Монголец. Он не говорил Тиграну о происхождении этой клички, потому что не хотел рассказывать о том, как расправился со своим Учителем. Напрасно. Великие воины древности, защищавшие государство Урарту, тоже проходили обряды посвящения. Становились взрослыми, когда ученик побеждал Учителя. В таких схватках обычно выживал сильнейший. Такие дела. Так устроена жизнь. И жалость здесь ни при чем.
Но карты – пора ученичества – оказались для Миши Монгольца прекрасной школой. И через много-много лет прилично раздобревший Михаил Багдасарян будет вспоминать это время как лучшую пору в своей жизни. Пору, от которой ему досталось в наследство умение вести дела, быть беспощадным, но, когда требовалось, справедливым, тонко вести интригу, опережая противника, рисковать своей шкурой и строить карточные домики.
Миша Багдасарян сидел у себя в офисе и разглядывал хрупкое ажурное сооружение, возвышающееся перед ним. Июнь в этом году выдался необычайно жарким, но благодаря кондиционерам жара совершенно не чувствовалась. Однако сейчас по климатическим условиям Мише Монгольцу все же пришлось отказаться от цвета «консервативного благородства». На нем были довольно скромная, хоть и пестрая летняя рубаха и мягкие брюки с глубокими карманами. Грудь у Миши была еще более волосатой, чем у младшего брата, только его волосы уже были тронуты сединой. В этой завитушной седине утопал золотой крест немыслимых размеров, с гимнастом, словно Миша только что выбрался из анекдота про братву. Глядя на Мишу, на его чуть ласковое выражение глаз, неимоверное количество нашейно-наручного золота и весьма простую одежду, можно было предположить, что он либо мелкий мафиозо, либо случайно разбогатевший бизнесмен, оказавшийся на подхвате у нужных людей. Не торговец мандаринами, конечно, но вовсе не один из самых богатых и влиятельных людей в городе, у которого даже помощники бухгалтера разъезжают на «мерседесах». Все, кто находился сейчас с Монгольцем в офисе, так же боготворили его, как и Тигран. Вот они-то явно оказались на подхвате у нужного человека.
Сегодня, и это было непривычным, Миша объявил выходной для всех дел, кроме одного – нужно было улаживать отношения с Лютым. Монголец сидел и прикидывал, что из всего из этого может получиться. Он с тоской посмотрел в окно и увидел, как в расплавленном солнечном свете кружится тополиный пух. Миша подумал: как было бы чудесно плюнуть сейчас на все и рвануть на пляж. Броситься в прохладную воду с какими-нибудь смешными малолетками, обожающими благородную седину, особенно когда сквозь нее поблескивает золото. Плюнуть на все и устроить себе настоящий выходной.
С Лютым надо разбираться. Подобные дела не пускают на самотек и не бросают на полдороге. Лютый, несмотря на грозное имя, все-таки никогда не совершал необдуманных поступков, не предпринимал действий, пока у него на руках не появлялись доказательства. А таких доказательств у него не было. Но вот о чем следовало позаботиться и подумать раньше – всегда могла найтись добрая душа, которая постарается, чтобы подобные доказательства появились. Или появилось нечто, очень похожее на доказательство. Все же они с Лютым договорились, и Монголец очень рассчитывал на это.
Миша распечатал колоду карт. В соседней комнате находились Роберт Манукян и Лева Кацман, два дружка, или, как их любя называл Миша, два «ишака карабахских». Лева Кацман был гениальным бухгалтером. Он знал о Монгольце то, чего о нем не знал даже сам Михаил Багдасарян. Он знал точно, сколько Монголец стоит, и ему для этого не требовалось несколько часов, чтобы поднять все дела, – компьютер находился в голове у Кацмана. Более того, бухгалтер знал, где находятся деньги Монгольца, где они работают, а где лежат мертвым грузом, откуда деньги пора немедленно забрать. Хотя и верна старая поговорка, что там, где находится один армянин, двум евреям делать нечего, Миша всерьез подозревал, что стоит Кацману захотеть, и Миша Монголец полегчает на пару миллионов баксов и даже не заметит этого.
Кацман работал с Монгольцем очень давно. Восемь лет. Бухгалтер, который был до Кацмана, попытался Мишу кинуть. В тот момент когда Миша узнал об этом, он как раз достраивал свой карточный домик. Бухгалтер решил сыграть с Мишей в какую-то странную игру; возможно, он насмотрелся идиотских фильмов, возможно, перегрелся на солнце, возможно, с ним приключилась еще какая-то беда. Он заявил, что спрятал часть Мишиных денег. Он сказал, что спрятал их не только от Миши, но и от налогов, и от компаньонов; что это очень крупная сумма и только он знает, как ее найти. Он сказал, что по-другому Монголец эти деньги потерял бы, а раз так, то он хочет получить часть их. У Монгольца был тогда офис в центре Москвы, конечно, не такой роскошный, как сейчас, но тоже вполне приличный – бар с рестораном. Там неплохо готовили, и совсем недорого для расцветающих в ту пору кооперативных заведений. Конечно, основные дела делались вовсе не на кухне и не за кассой ресторана, но это было не важно. Монголец любил появиться в зале и лично поприветствовать гостей. Ему улыбались – приличный и степенный человек, открывший ресторан с армянской кухней в самом центре Москвы. И надо сказать, Миша Монголец соответствовал образу – ни в ресторане, ни в офисе, за кухней, от него никто дурного слова не слышал.
В тот момент, когда бухгалтер решил поведать Монгольцу свою душещипательную историю, Миша, пребывая в чудесном расположении духа, достраивал свой карточный домик. Его старый друг и земляк Роберт Манукян как раз привел молодого паренька, Леву Кацмана, – им пришла пора расширять свою бухгалтерию. Выпускник Плехановского, стаж, правда, всего два года, но мышей вроде ловит. Возьмем с испытанием? На текучку? Возьмем, Роберт, возьмем. В этот момент старый бухгалтер и прибыл со своими откровениями. Он все объяснил Мише популярно. Где, что и когда. И главное, какая сумма будет потеряна, если, не дай Бог, с ним что случится. Повисла обескураживающая тишина – братва онемела от такой наглости. Роберт Манукян даже рот раскрыл, причем в прямом, самом прямом смысле. Но сумма была уж очень велика. И все же человек сам пришел.
Миша продолжал достраивать свой домик. В принципе, он никогда не нервничал, когда его сооружение разваливалось, – на то это и карточный домик. В принципе, Миша Монголец вообще редко когда нервничал.
– Ну что, компаньон? – проговорил старый бухгалтер. – Что решил? Договорились?
Миша поднял голову – бухгалтер насмешливо улыбался.
– Мне еще раз назвать сумму? – И он начал писать в воздухе цифру с огромным количеством нулей. – Эти деньги еще пять минут назад были не твои, теперь могут стать твоими.