Радужная вдова
Шрифт:
«Тигран, никогда не думай, что ты умнее всех, – прозвучал у него в голове голос старшего брата, – но и не позволяй никому быть умнее тебя».
Старший брат Тиграна, Михаил Багдасарян, не позволял такое думать никому. Тигран так и не узнал, почему его брат получил кличку Миша Монголец, тот ему никогда этого не рассказывал, лишь лукаво улыбался, а строить без конца разные догадки было не в характере Тиграна. Зато он знал кое-что другое. Что Миша Багдасарян вырос в нищете захолустья. Что старший брат практически снял его, Тиграна, с иглы. Что он до сих пор очень много работал и часто говорил: «Если каждый день верно и спокойно делать одно и то же, то в конце концов мир изменится». И мир действительно изменился для всей их семьи. Миша
Миша Багдасарян, по кличке Монголец, любил все черное. «Цвет классического благородства», – говаривал он. И даже потом, когда появились деньги и вся братва вокруг вырядилась в малиновые пиджаки, Михаил Багдасарян остался верен раз сделанному выбору. «Во всем должна присутствовать доля здорового консерватизма» – это была еще одна максима Миши, коих насчитывалось немало, но и не так много, чтобы создавались пестрый бардак и неразбериха. Их число являлось достаточным для существования жесткого каркаса, в пределах которого действовали Миша и его команда.
Миша Монголец, радовавшийся когда-то песочному коржику как лучшей сладости на свете, потому что коржики были лишь по праздникам, исходивший всю эту жизнь вдоль и поперек и встретивший на этих дорогах очень немало дерьма, Миша Монголец, контролировавший когда-то пусть и крупную, но лишь часть палаточной торговли города да ночных проституток с их сутенерами, – Миша Монголец капля по капле, шаг за шагом прошел путь от коржика до недавней встречи с одним высоким правительственным чиновником, очень высоким, и, когда эта встреча завершилась, он понял, что становится птицей совсем другого полета.
«Лиса всегда идет под крыло дракона», – глубокомысленно изрек Монголец, подводя итог встречи. Тигран слушал его с широко раскрытыми глазами. Он не просто уважал старшего брата, он его боготворил. И не только потому, что всему, что сейчас имела их семья, они были обязаны Мише. И образованием для младших сестер, и тем, что Тигран сейчас не дурацкий наркоша на игле, мечущийся в поисках дозы, а конкретный человек при деле в огромной империи брата, и обеспеченной жизнью для их стариков. Все это так. Но не только потому. Миша Багдасарян был идеальным старшим братом, примером во всем. Той могущественной и беспрекословной защитой, чья власть не подчинена никаким ревизиям, защитой, которой должен был стать и не стал для Тиграна отец. Тигран уважал и любил отца, это был сыновний долг. Но отец был слабак. Миша, по мнению Тиграна, был воплощением образа великого древнего воина, отряды которых когда-то защищали армянское государство Урарту. Тигран видел в нем следы избранничества, свойственные лучшим представителям их народа. Он был очень умен и беспощаден, отчаянно смел и коварен. К чужим. К своим же – более нежного и до сих пор побаивающегося мать сына, заботливого брата и любящего мужа – вплоть до того, что злые языки задавались вопросом: «А не ходит ли великий и ужасный Монголец под пяткой своей русской жены?» – вряд ли можно было встретить. Тигран боготворил старшего брата.
Когда-то в числе многих других уроков Монголец преподал Тиграну и такой. Он сказал ему: не задавай лишних вопросов. Что надо, и так узнаешь. Мало ли что – это твоя безопасность.
– Меньше знаешь – лучше спишь, – смекнул Тигран.
– Называй это так, если тебе хочется, – согласился Монголец.
Но когда случился весь этот кошмар на свадьбе у Лютого, Тигран не выдержал и все же нарушил старое правило. Он спросил у брата напрямую:
– Ты, Миша, имеешь к этому отношение?
Монголец хмуро поглядел на младшего брата и без видимого нажима в голосе произнес:
– Я похож на человека, окончательно потерявшего рассудок?
Тигран посмотрел
– Нет, конечно, – поспешил ответить Тигран, – но…
– Нет никаких «но».
– Я лишь хотел сказать, что некоторые могли так подумать.
– Я никогда так не подставлю ни тебя, ни наших родных. Еще не выжил из ума. Успокойся, я с этим разберусь.
– Миша, Лютый на похоронах смотрел на тебя…
– Знаю. Видел. Говорю же, я с этим разберусь.
Вот в тот момент Тигран и вспомнил старый урок: «Не задавай мне лишних вопросов. Это твоя безопасность».
– Тогда поспеши с этим, – сказал Тигран.
– Я знаю Лютого. Он не станет делать глупостей, пока со всем не разберется. Он живет по понятиям.
– Это был его единственный брат.
– Мне жаль, что так вышло. Но говорю тебе – я ни при чем.
– Я знаю. Я-то тебе верю, хотел бы поверить…
– Тигран! Ты что?
– Навести Лютого в больнице.
– Мне правда очень жаль. Но Монголец ни перед кем юлить не будет.
– Просто он смотрел на тебя…
– Тигран, – уже немного мягче сказал Монголец, – успокойся. Я разберусь с этим.
На похороны Лютого привезли в инвалидной коляске. Его спасителя и, по слухам, дружка на кладбище не было. Говорят, что тот еще совсем слаб, хотя лежали они вдвоем с Лютым в отдельной палате в одной из лучших клиник страны. Не в «кремлевке» – после всего случившегося общественный резонанс не позволил бы Лютому находиться в больнице, где в это время проходил обследование сам президент, – но в российско-американской клинике, не уступающей «кремлевке». У палаты, помимо полагающегося в таких случаях милиционера, находился личный телохранитель Лютого, и у входа в больницу в двух машинах круглосуточно дежурили еще по нескольку человек. Ранение Лютого оказалось неопасным, а вот его спасителя, говорят, зацепило прилично. И что самое нелепое, вроде бы его на больничную койку уложил ОМОН, шальная пуля… Этот факт показался Тиграну забавным. На похоронах Лютый был очень мрачен – он потерял единственного и любимого брата (фотография с завязыванием шнурка на ботинке попала во все газеты, как и та, знаменитая, которую сделал какой-то сумасшедший фотограф во время перестрелки и которая больше напоминала репортаж с войны, с поля битвы, прямое включение). Было потеряно и все то, что Лютый так долго и упорно пытался построить. Тигран не любил Лютого, не знал почему, вполне возможно, что и неосознанно, когда слушал разговоры брата, для которого Лютый был если не главным врагом, то по крайней мере главным конкурентом.
– О, смотри, – как-то в беседе с Тиграном усмехнулся Монголец, – Лютый совсем рамсы попутал! С банкирами решил породниться, цивилизованный бизнес создает.
Однако Тигран знал о попытках Монгольца двигаться в том же направлении. И когда Лютый не единожды дал Монгольцу понять, что не прочь позабыть старые обиды, тот не стал спешить с категорично отрицательным ответом. Тиграну все это не нравилось, он считал, что Лютому с Монгольцем в одной лодке не усидеть, однако перечить старшему брату было не в правилах Тиграна. Тем более что любой понимал: Монголец умен и хитер, имеет вес не меньше Лютого и вряд ли станет что-то делать себе во вред. Поэтому где-то в глубине души Тигран полагал, что к этой кровавой бане на свадьбе его брат может иметь отношение. Конечно, не он один, но может.
Да, Тигран не любил Лютого. Но на похоронах он увидел не разбитого и усталого слабака, а человека, который мужественно и молчаливо переживал свое горе. Тигран нашел это достойным уважения.
Венок от Монгольца был великолепен. Потом, уже прощаясь, Миша подошел еще раз выразить свои соболезнования. Он протянул Лютому обе руки. Тот их пожал и быстро взглянул на Монгольца. Взгляд был жестким, волчьим. Монголец наклонился к Лютому и что-то произнес ему на ухо. Лютый слушал и ничего не говорил. Потом кивнул.