Радужная вдова
Шрифт:
Чей-то большой ум решил поиграть с ним?
– Кто ты такой, – прошептал Прима, глядя в темноту, в сумеречную зону, сгущающуюся за кругом света от настольной лампы, – что тебе надо? Зачем ты пришел?
2. После бойни
Голоса…
Голосов было множество. Одни дружелюбно смеялись, другие звучали строго, но не враждебно. Потом голоса пропадали, и он снова куда-то плыл, а дальше все растворялось и, наверное, не было ничего, а потом голоса возвращались. Они говорили о чем-то хорошем, о чем-то светлом,
Этого человечка давно нет, он куда-то делся, наверное, сбежал с этими дружелюбными голосами, а Игнат остался один. Он взрослел, становился мужчиной и почти не вспоминал того, кого окружающие называли маленьким Игнатом Вороновым.
Потому что Время Мужчин очень сильно отличается от Времени Детей. Как отличается ощущение счастья от отсутствия этого ощущения. Счастье – это слишком большая роскошь, чтобы его можно было позволить себе во Времени Мужчин. Но только эти дружелюбные голоса говорили, казалось, что-то совершенно противоположное. А потом он снова куда-то провалился…
И вдруг один из голосов словно зашуршал, стал звучать гораздо грубее, и боль в области груди сделала тело весомым и придавила его к земле.
– Сестра, по-моему, он… Сюда скорее! – прозвучал этот голос, знакомый голос. – Он приходит в себя. Скорее!
Боль в груди, знакомый голос, просто боль…
Игнат Воронов открыл глаза. Окружающее еще какое-то время дрожало, а потом картинка настроилась и вещи совместились. И все вокруг оказалось незнакомым.
– Очухался, брат… Привет тебе. Можно сказать – с возвращением.
– Где я? – промолвил Игнат.
– Теперь уже на этом свете.
– Лежите, лежите, все хорошо, не пытайтесь подняться. – Медсестра склонилась к нему.
Игнат перевел взгляд – на соседней койке сидел Лютый.
Игнат смотрел на Лютого, пытаясь понять, почему тот весь в белом, а затем, словно силясь что-то вспомнить, произнес:
– Киллеры! Где они?
– Лежите, лежите…
– Хэ, это было вчера, – голос Лютого прозвучал очень горько, – теперь все уже…
– Почему ты весь в белом? А… бинты…
– Бинты, брат, бинты…
– А… – Игнат чуть повернул голову, – Андрей?
Мгновенная пауза, Лютый опустил взгляд.
– Нет больше Андрюхи. – Голос Лютого быстро задрожал. – Нету. Его даже по-человечески похоронить не удастся. Нету моего братишки, моего младшего. – Голос зазвучал очень высоко, а потом сорвался, и Игнат понял, что тот просто беззвучно рыдает.
Игнат вернул голову в прежнее положение, он еще не мог ничего переживать, только начинал понимать, что с ним происходит. Вдруг он как-то странно произнес:
– Я любил его.
Тонкий стонущий всхлип проник в беззвучное рыдание Лютого. Игнат помолчал. Потом Лютый спросил:
– Как ты, братуха?
– Не знаю, – равнодушно сказал Игнат, – нормально.
– Он тоже тебя любил. Ты был ему примером во всем. Не то что я – безмозглая скотина!
– Не говори так. – Перед глазами снова все задрожало.
– Это
– А Марина?
– В реанимации. Но говорят, теперь выкарабкается… сестренка.
– Кто еще?
– Пальцев не хватит.
– Щедрин?
– Щедрин?! Э-м-м… Марина теперь осталась круглой сиротой. Если выживет. Вот такие дела.
– А кто… – Игнат помедлил, – меня?
– Тебя?! – Лютый горько усмехнулся. – Ты, брат, в рубашке родился. ОМОН тебя…
– ОМОН?
– Родная милиция нас бережет.
– Там же не было никакого ОМОНа. То есть был…
– Вмешались, когда уже поздно было.
Игнат кивнул. Все происшедшее вчера возвращалось в память.
– Сантиметром ниже, и пуля прошла бы в сердце, – сказал Лютый. – Повезло, иначе не объяснишь. Тут врач удивлялся – есть выше сердца одна малюсенькая точка, когда оказывается неповрежденным ни один жизненно важный орган. Почти все остальные ранения в область сердца смертельны. – Лютый тяжело выдохнул. – Одна малюсенькая точка.
– Знаю.
– Вот, – Лютый устало провел пальцами по глазам, – так, брат. Пуля прошла навылет.
– А ты?
– Что?
– Тебя прилично?
– Так, зацепило… Грудь и плечо – ерунда. Ногу вот здорово повредило. Взрывом. Игнат, я тебе жизнью обязан, – произнес Лютый без всякого выражения.
Игнат какое-то время молчал. Свадьба, блестящее мероприятие… И все так переменилось… Он вспомнил Колю Глущенко, почему-то именно его. Это был полный разгром. И для Лютого тоже. Для Лютого – прежде всего. Точка, после которой продолжать жить по-прежнему невозможно. А начинать заново очень сложно. Игнат вот пробовал. Он поднял руку и только тогда понял, насколько слаб. Во рту – какой-то кислый металлический привкус, возможно, от лекарств – через вены левой руки подается что-то, какой-то раствор – капельница…
– Обязан жизнью, брат, – тихо повторил Лютый.
– Пустяки. Отдашь водкой.
Лютый посмотрел на него, потом отвернулся. Возможно, эта шутка прозвучала кощунственно, но, наверное, по-другому просто не получалось.
– Господи, ну за что, – промолвил Лютый еле слышно, – за что ему-то?.. Братишка мой дорогой…
Игнат повернул голову – потолок был выкрашен в белое, на нем была трещинка, и сейчас показалось, что трещинка начала удаляться. Он прикрыл глаза. Подумал, что тем, кто остается, гораздо больнее. Им теперь предстоит просыпаться долгими ночами и плакать, тоже ночами, потому что Времени Мужчин слезы неведомы.
Его ночь оказалась очень долгой, протяженностью почти в два года. А два года стали вечностью.
И сейчас ночь заканчивалась.
Игнат не знал почему. Что-то произошло с ним, когда он блуждал между жизнью и смертью. Быть может, это всего лишь действие обезболивающих, успокоительных или чего они там вливают в него, такое можно допустить… Можно также допустить, что киллеры вернутся за ними и закончат свое дело – ведь они так слабы… Возможно, убийцы смогут отнять у него жизнь, но в любом случае его ночь заканчивается… И он еще повоюет.