Ракета в морг
Шрифт:
Картер поднялся на охоту за колодой карт, но удовольствовался простой прогулкой.
— Что-то случится, — пробормотал он. — Я знаю. Всё не может не пойти не так. Этот роман проклят, и проклятие — наш дорогой Хилари.
— Но Хилари уже не имеет к нему никакого отношения.
— Найдёт способ. А всё потому, что я отказался платить ему сто долларов. Видишь связь? Я просто хотел использовать цитаты из рассказов о Дерринджере для заголовков глав романа. Видит Бог, это не посягает на его владения. Не повлияло бы на его продажи. Скорее уж лишняя реклама. Но как смотрит
— Не бери в голову, — успокаивающе проговорила Бернис. — Если фильм хорошо пойдёт, ты сам поднимешься почти что на уровень Хилари.
— На один уровень с этим? Мадам! — Он покосился на телефон. — Биксон говорит, внезапно появился спрос на все эти фантастические фильмы, а Вейнберг в “Метрополисе” не так уж по ним фанатеет.
— Говорит.
— Они бы уже должны закончить совещаться. Биксон сказал, что позвонит мне, как только… Что нам делать с нашими нечестными доходами, Берни?
— Платить подоходный налог.
— И всё равно останется. Каждый раз, когда слышишь, как люди жалуются на то, сколько налогов заплатили, просто задумайся, сколько же у них остаётся при таком большом доходе. У нас тоже немного останется; что нам с этим делать?
— Оставь мне на жизнь, когда уйдёшь на войну.
— Нет. Я не сомневаюсь, скоро мы вступим в войну. Но давай, как поденки, ловить мгновение, пока живы. Как бы то ни было, ты почти вышла на самоокупаемость. Знаешь, что я хочу сделать?
— Зафрахтовать космический корабль.
— Конечно. Но если не выгорит, свожу тебя по Национальным паркам и памятникам. Особенно памятникам, и, прежде всего, в каньон де Шей[4]. Не знаю такого другого места, которое бы сочетало в себе абсолютную красоту с историческим значением. Отвесные титанические стены и мирная зелень…
— Ты как Макбет, милый, — сказала Бернис. — Когда доходишь до пика эмоционального напряжения, становишься лиричен. Ты…
Зазвонил телефон. Остин Картер ответил.
— Алло. О да, Биксон, да. Да. Понимаю. Конечно. — Его голос переходил от надежды к смирению. — Да. Ну, всегда успеется. Конечно, дайте мне знать. Пока.
— Им не понравилось, — перевела Бернис.
Карие глаза Картера горели яростью.
— Им всё понравилось. Вейнберг-то неглуп.
— Им слишком сильно понравилось, чтобы купить?
— Нет. Это…
— Не Хилари же?
— Он самый. “Метрополис” хочет выпустить серию картин о докторе Дерринджере. Хилари шепнул, что они никогда не получат права, если купят тот жуткий роман Картера.
Бернис оглядела его с головы до ног.
— Виски в кухне, милый. А пока ты будешь мужественно напиваться, я лучше займусь этой повестушкой.
— Хилари… — сквозь зубы выговорил Остин Картер.
4
Вероника Фоулкс одной рукой вяло трепала пекинеса за уши, а другой позвонила, чтобы принесли чай.
— Конечно, дорогая, я не ожидаю, что ты всё до конца поймёшь. Ты не Уимпол.
Худенькая
— В конце концов, с одним из них я помолвлена. И, думаю, Вэнса я немного понимаю.
— Да, — признала Вероника Фоулкс. — Через моего брата ты можешь что-то понять и во мне. Но достаточно ли этого понимания? Ты так непохожа на нас, дорогая. Так твёрдо стоишь на ногах. И даже понимание Вэнса тут не поможет. Он мужчина. Он свободен в своих действиях, когда я… Мне что-то нужно, а что, я сама не знаю. Ты никогда не испытывала такого чувства, Дженни? Ты когда-нибудь — не знаю — тосковала?
Дженни Грин бесстыдно заимствовала строчку из “Пейшенс”[5].
– “Я по жизни тоскую”, — проговорила она. — По крайней мере, надеюсь, что так. Хилари так великодушен ко мне как к секретарше.
— Хилари! — В устах кого-то менее изящно сладострастного последовавший за этим словом шум можно было бы счесть фырканьем. — О да. Хилари понимает, как заботиться о себе и своей семье. Но что всё это значит? — Её широкий жест охватил всю обстановку тихой роскошной квартиры, от собственного розового домашнего платья до горничной, принесшей серебряный чайный сервиз. — Что значит всё это баловство тела, когда душа… Поставь сюда, Алиса.
Дженни Грин мазала тосты мармеладом.
— Думаю, “всё это” очень приятно.
— Ах, эклеры! Нет, Дженни, ты просто нечувствительна. Ты не понимаешь, как Хилари… О, я часто задаюсь вопросом, чувствительны ли другие женщины так, как я. Если бы только здесь был Вэнс!
— Могу ли я присоединиться к тебе в этом желании?
Вероника Фоулкс грациозно вздрогнула.
— Никогда не выходи замуж, Дженни. Даже за Вэнса. Брак — конец всему. Брак — разрушение свободной личности. Брак…
— Ты хочешь сказать, что разведёшься с Хилари?
— О Боже, нет, — ахнула Вероника. — Я не переживу скандала. И ты знаешь, что думает Церковь.
— При чём тут она, Рон? Исходя из слов Вэнса, я всегда думала, что Уимполы — одно из старейших атеистических семейств Америки.
— Не знаю… Атеизм — довольно скудный паёк. Порой мне кажется, что у меня есть призвание. Если бы я только могла оставить всё это и посвятить себя монашеской жизни — её красоте, чистоте, простоте… — Её слова глухо прорывались через третий эклер во рту.
— А Хилари?
— Ну, видишь ли, я не могу развестись с ним. Даже подумать об этом. Но теперь, если он умрёт… — восторженно добавила она.
Дженни Грин посмотрела на неё с чем-то вроде шока в глазах.
— Мне действительно хотелось бы, чтобы Вэнс был тут, — трезвомысляще проговорила она.
5
— Нет, Вэнс. — Женщина оттолкнула его руку. — Мы должны обсудить это. Вся эта возня не решит проблемы.
— Не знаю, — улыбнулся тот. У него было странно узкое и бледное лицо, которое оживляли густые рыже-красные волосы. Глаза его были бледно-голубыми, с водянистым оттенком. — Думаю, всё нормально. Лучшая сюжетная идея посетила меня в Сан-Паулу в одной постели с мулаткой-октеронкой.