Ракетчики
Шрифт:
— Нет, я би не мог! Все так сказали, так сказали, ух! Пакажи, очшень прашу, Сань!
— Ладно, будет так. Сначала я покажу что-нибудь тебе, Серго, а потом дам ещё один урок остальным.
— Вай, слушай, дарагой, Корь, нэ надо, ты мне и так сегодня синяк набил, да!
Это у русско-украинского грузина Вано Иващенко здравый смысл прорезался. А где был этот здравый смысл полчаса назад? Жалости нет. Рисковал, любопытно было? Получи.
— Смотри, Серго. Тут и тут у тебя очень крепкие мышцы, мало кто их тут пробьёт, а вот тут, тут, тут и тут — мышц нет. Тут и тут можно ломать суставы и мышцы тоже не помогут, понял?
— Понял, понял, ударь меня, ударь! Прашу!
Ха-ха, помню, как он дал себя ударить в той жизни, дураков нет. Перекрываю левой ладонью поле зрения и тут же высекаю ноги. Его молниеносный
— Ежжё, давай ежжё, Сань!
Сделал всё то же самое, только высек левой ногой. Опять вскакивает.
— Ежжё, давай ежжё!
Сделал обманный клевок головой в его сторону, гыкнул. Он повёлся на провокацию и рванул в атаку. Тут я его и поймал. Он бы иначе не успокоился. Слишком верил в свою силу. Техникой бы я его не убедил. Его атакующую руку снял и правой ладонью дал сильный волновой удар в солнечное. «Кубики» не спасли. Отлетел, лежит, не может вдохнуть. Подошёл, надавил на точку на спине, восстановил дыхание Серго. Теперь можно дать урок остальным. Выхватил руку у Махмудова, поднял, пробил ногой по почке. Полгода-год будет помнить, что чужими руками жар загребать неприлично. Иващенко лупанул ладонью в тот глаз, которому досталось сегодня утром. Мартиросяну дал обычную пощечину.
— Карапет, как тебе не стыдно подставлять земляка?
Это американское слово ещё не в ходу, но он всё понял.
— Корь, я его отговаривал, он сам хотел, молодой, дурной.
— Ладно. Идите все спать, проверяльщики хреновы.
Собрал разлетевшиеся по умывальне тапочки и пошёл тоже спать. Не самый лёгкий день минул.
Ничего особенного не происходило целых десять дней. Заступил в караул, отдежурил. Раз в две недели взвод охраны регулярно выезжал на стрельбы. Километрах в двадцати от нашей части, где-то в дебрях Карпат, было стрельбище. Туда мы и выехали. В этот раз с нами ехали ещё и все свободные солдаты из расчётов. Выставили оцепление, отстрелялись, основная масса ушла к кунгам. Меня Емец оставил. На стрельбы он выезжает не всегда. На этот раз выехал. Нас осталось трое. Мой прежний уровень стрельбы был обычным. В десятом классе школы наш военрук устроил кружок пулевой стрельбы. Все желающие ходили в тир и стреляли из мелкашек. Военрук нас грамотно учил. Кучность он мне поставил. Есть, правда, один нюанс. С восьмого класса я практиковал систему быстрого чтения. Слишком давил на глаза и, в результате, зрение вдаль у меня упало. Мишени я всегда видел двоящимися. Как-то приспособился. 70 очков для меня было нормой. Из автомата мы в армии стреляем несколько не так, но больших проблем у меня не было. А теперь пришло время проверить навыки интуитивной стрельбы. Почему-то с нами двумя остался ещё и капитан Юревич. Я спросил Емца глазами, а тот показал, что всё нормально. Ладно, жираф большой… Беру автомат и от бедра начинаю садить одиночными. Все тридцать дырок образовали достаточно правильный крест. От бедра садил для пижонства. Но это показало Емцу и Юревичу, что стрельба идёт неприцельно. Выглядело, как в вестерне. Впрочем, самолюбования не было, как и других чувств.
— Эту мишень нужно сжечь, Александр Николаевич. И ещё, я взял с собой тетрадь, можно и другое упражнение исполнить, намного интереснее. Но для него мы должны отойти в лес.
— Нормально. Пойдём в лес, мишень потом сожжём. Толик, идём с нами.
Видно, Юревич чего-то такого и ждал, потому что вопросов не задал, хотя от вида креста на мишени глаза полезли на лоб. Сто пятьдесят метров — это не хухры-мухры! Далеко мы не углублялись, разорвав тетрадь на отдельные листы, я развесил импровизированные мишени на деревьях. Деревья толстые, на высоте головы веток почти не встретишь, но, где — на куст, где — за кору зацепив, в одном месте поплевав на лист — всё закрепил. Расстрелял ещё магазин из автомата одиночными. Емцу показалось мало — дал свой пистолет. Во время периода бандитизма я привык к пистолету. Стрелял из разных, но ходил, как раз, с «макарычем». Он не был идеальным, но на него было легче всего находить патроны. Тем более что вторичка использовалась
— Александр Николаевич, вы планируете рассказать всё Анатолию Борисовичу? — спросил тихонько я.
— Да, я его давно знаю, он должен быть в команде.
— Как скажете. Сейчас желательно побыстрее сжечь мишени, чтоб меньше вопросов было.
Как ни странно, но заседание тайного общества проходило не в части, а за её пределами. Юревич где-то раздобыл широкополосный детектор радиоизлучений, проверил свою квартиру от и до, из сети выключили всё, кроме холодильника: телевизор, радио, телефон. Я официально числился в увольнительной. У офицеров для сбора была официальная легенда: день рождения Юревича. В нашу команду добавилось несколько человек: подполковник Рубан, Алексей Степанович, зам. командира части по боевой, майор Кармышов Сергей Иванович, командир 1-й роты, майор Касьян Кирилл Геннадиевич, командир батальона.
Больше никого посвящать не рискнули. Зам. по техчасти, Кучеренко, хоть и подполковник, но человек гражданский. Он стал ракетчиком случайно. Кончил гражданский ВУЗ, после военной кафедры, каким-то чудом, попал ненадолго в часть — и его никуда не отпустили. Он мог отремонтировать с помощью топора нашу боеголовку, образно говоря. Телефон, автомобиль, ракету — ему было всё равно. Но — не воин. От нас, солдат, никогда не требовал отдачи чести, не муштровал строевой, не наказывал строго за мелкое разгильдяйство. Вообще не помню случая, когда бы он кому-нибудь наряд дал. Парадокс, но когда он заступал НДБС-ом, да и, вообще, чем-то командовал, то все были при деле и старались делать качественно и его не подводить. Замечательный человек, но — не воин. На первом этапе нам не подходит.
Командир второй батареи майор Кривенко — карьерист. Соответственно — может сдать. Зам. по тылу — тюфяк. Замполит — обычная партийная гнида. Секретчик — ха-ха-ха. Полковник Волочков, командир части — высокомерный барин, никак не годится. Из других младших офицеров также никто не подходил. Усольцев в части всего полгода, с ним ничего ещё не понятно. Таракан — разгильдяй. Самсонов и ещё один его брат по разуму, командиры расчётов, не подходят по деловым качествам. Прапора — вообще не наши люди.
Начинаю психологическую обработку лично. Учтём, что предварительные беседы были, и информация офицерами уже получена.
— Хочу подчеркнуть один формально-юридический аспект нашего не то клуба, не то тайного общества. Мы — не заговорщики. В 1991 году, который ещё не наступил, шпионы и предатели разрушат наше государство, начнут уничтожение наших народов. Например, рядовые Матевосян и Махмудов будут стрелять друг в друга в Армяно-азербайджанской войне из-за Нагорного Карабаха. Очень скоро предатель Горбачёв уничтожит нашу часть, это будет где-то через месяц-два. Мы — добровольные смершевцы, патриоты, партизаны. Вот, если вдруг, в 1991, Кравчук, Ельцин и Шушкевич не поедут разрывать СССР в Беловежскую пущу — то нам и делать ничего не придётся! Только на это надежды у меня нет. Вы не останетесь кружком спиритистов, беседующих с ясновидцем Александром Корибутом и душами предков.
— Эт самое, — решил спросить Рубан, — Александр, а как ты решился нам сразу раскрыться, всё это дело, эт самое, на голову вывалить?
— Ну… А что, нужно было в час по чайной ложке дворнику дяде Васе? Хм. Нет времени. Нужно много всего и ещё вчера. Один я не справлюсь. Нет ресурсов. Несколько позже можно будет использовать людей за деньги, но тогда уже будет поздно решать задачу-максимум. Поэтому и рискую. Или получу нормальную взрослую, дееспособную команду сразу. Или… Кроме того, я ведь вас знаю. Как бы. Всё-таки полтора года под вашим началом служил. В той жизни. Ну не верю я в то, что вы побежите стучать особисту или звонить в психушку.