Ракетный гром
Шрифт:
— Мама! — Наташа была удивлена словами матери, ей хотелось объясниться, сказать, что она не хотела обидеть ее. — Мама!
Галина Петровна зажала уши руками, отрицательно закачала головой. Она не убирала рук до тех пор, пока Наташа не умолкла, почувствовав свое бессилие. У Наташи на глазах выступили слезы, и, когда вошел Громов, она, чтобы скрыть их, начала умываться. Умывалась долго, а Громов сидел и ждал, пока она сядет за стол. Обыкновенно завтрак проходил в разговорах, в шутках, особенно когда за столом находилась Галина Петровна. Она любила рассказывать бакинские были и небылицы. Рассказывала с юмором, и Громов от души смеялся, все больше проникаясь уважением к этой пожилой женщине, знавшей столько веселых историй. Даже о своем фиаско теща рассказывала с юмором, как будто не о себе, а о постороннем человеке.
На этот раз завтрак прошел молча, лишь перед чаем Галина Петровна напомнила, что она сегодня уедет в лагерь к Алеше и, видимо, заночует там, чтобы провести еще один день с внуком, и чтобы ее не ждали к ужину. Громов посоветовал взять с собой фотоаппарат и сфотографировать Алешу. Он сам отыскал именной «Зоркий» — награда командующего войсками округа генерала Доброва, отдал Галине Петровне. Он знал, что теща когда-то увлекалась фотографией, но спросил:
— Получится?
— Попробую. Он заряжен? — Галина Петровна осмотрела аппарат, наведя объектив на Громова, щелкнула кнопкой, затем нацелилась на Наташу, стоявшую у окна уже одетой, с портфелем в руке.
— Подвези меня на работу. — сказала Наташа мужу, надевавшему у зеркала галстук.
— Сегодня я пешочком, машина в ремонте. Почему ты собралась, тебе еще рано?
— Много дел, боюсь, со всеми не управлюсь.
Они вышли за ворота. Наташа взяла Громова под руку, тихонько прижалась к мужу, чувствуя его крепкое плечо. Солнце еще не взошло, кругом было пустынно. В лицо дышал теплый ветер. Наташа поправила сползшие на глаза волосы, вздохнула.
— Что так? — спросил Громов.
— Ты чем-то расстроен, Сережа? Может быть, ты недоволен приездом матери?
— Откуда ты взяла?
— А почему ты сегодня встал так рано и курил, курил?
— Галина Петровна мне нравится, без нее мы будем скучать.
— Это правда? Она тебе нравится?
— Конечно, правда. Она теперь совсем другая, просто не узнать!
— А что же тебя волнует? Я же вижу, чувствую, — настаивала Наташа.
— Служба, зайчонок, служба...
— И только?
— Да, только служба. А что еще меня может волновать. Остальное все в порядке...
— А почему ты, Сережа, такой?
— Какой?
— Только служба, только служба. Неужели все военные такие? Я не верю. Ведь вы же люди!
— Верно, — улыбнулся Громов. — Люди.
— А ты?
— И я — люди. — засмеялся он и, взяв Наташу за плечи, повернул ее лицом к дороге, ведущей на завод. — Тебе сюда, а мне сюда, — показал он на бетонку, убегающую в лес.
— Я не пойду, мне еще рано. Я хочу с тобой...
— Как со мной? Пойдешь в городок?
— Да.
— Не пропустят, часовой задержит.
— А ты для чего?
— Да я сам по пропуску прохожу.
— А-а... — Она потупила взор. — Значит, только служба тебя волнует. А я тебя не беспокою? Конечно, я не служба и не ракетная установка... — Она покачала головой и выпустила его руку из своей.
— Что с тобой?
— Ты меня любишь?
— Разве ты сомневаешься. Наташа?
— Ну, а я люблю тебя? — Ей было страшно произнести эти слова, а теперь, сказав их, она ничего не боялась.
— Любишь, конечно! — невесело сказал Громов.
— Почему ты об этом не спрашиваешь?
— Разве о любви спрашивают? Вот не знал! По-моему, ее чувствуют, живут ею, дышат, как воздухом. Где много слов, там нет любви. Так, я полагаю?..
— Значит, любят молча?
— Молча.
Она прислонилась к нему, посмотрела в лицо.
— Сережа, мне кажется, что генерал Гросулов дело тебе предлагает... третью звездочку получишь... Товарищ полковник! — Наташа приложила руку к голове. — Ох, как красиво звучит. Соглашайся на переезд.
— Чудачка, — сказал Громов. — Сейчас не могу, вот освоим новую технику, поставим часть на крепкие ноги, тогда можно и о переводе подумать.
— А сколько потребуется времени, чтобы, как ты говоришь, поставить часть на крепкие ноги?..
— Несколько месяцев, а может, годик.
— Это очень долго, можно измучиться, — прошептала она и вновь опустила глаза.
Сначала Громов понял ее слова как шутку, как розыгрыш. Потом, уловив, в ее глазах тревогу, сморщил лоб. Но это длилось лншь мгновение: «Что я, чудак, просто мне показалось». И он легонько подтолкнул ее:
— Ну иди, иди, не держи меня, в части по горло дел.
— Хорошо, Сережа, я пошла. — И, не оглядываясь, спросила: — Сегодня опять задержишься?
— Не знаю, как сложатся дела.
«Задержится, — решила она. — Задержится. Ничего ты не понял, ничего...»
Она обернулась, увидела Бородина, догонявшего Громова. Степан бежал легко, будто бы летел. Он махал руками и что-то кричал Сергею. Чтобы не слышать его голоса, Наташа попробовала ладонями закрыть уши, но руки почему-то не слушались, стали вдруг вялыми, будто парализованные, и она побежала под горку. Громов, глядя ей вслед, заметил: «Третья звездочка, товарищ полковник!.. Это ли тебя волнует?»
Вчера он получил письмо от Гросулова, не служебную записку, а именно письмо. Оно-то и явилось причиной, что он поднялся так рано и так много курил. Сейчас он покажет его комиссару, и тот рассудит по-своему, по-бородински, и пусть его суждение не совпадет с его собственным, все-таки ему будет немного легче...
Лицо Бородина сияло, да не только лицо — весь он, подбежавший, выражал восторг, торжество: он выглядел так молодо и свежо, что Громов не мог воздержаться от восхищения:
— О-о! Какой ты нынче славненький! Наверное, хорошо поспал.