Ракеты и подснежники

Горбачев Николай Андреевич

Непривычно черствым выглядело теперь узкое лицо Селезнева. Короткими пальцами он беспокойно сучил за спиной.

– - Все дни Демушкин ходил чумной, товарищ подполковник, -- косясь на меня, доложил он.
– - Началось с того, когда товарищ лейтенант Перваков сказал ему о переводе к стартовикам. Это перед приездом жены... А в этот день совсем потерянным стал, на шкафы натыкался. В общем, был у него разговор днем с лейтенантом Перваковым и с сержантом Коняевым. У него болезнь, оказывается, с войны, на днях признался.

Так вот оно что!.. Значит,

о болезни правда! Коняев со своей догадкой был близок к истине. А мы, выходит, кощунствовали над человеком, смеялись.

Андронов принялся расспрашивать операторов, бросая короткие вопросы: где стоял? как? какой потенциометр собирался крутить? Наконец обернулся ко мне:

– - А вы как думаете, Перваков, что произошло?

У меня во рту все пересохло, язык не поворачивался; я неуверенно пролепетал:

– - Возможно, коснулся электрода трубки...

Мельком взглянув на меня, подполковник отвернулся, потом приказал операторам покинуть кабину. Когда они вышли и дверь закрылась, Андронов с минуту сидел молча, склонившись, плотно сжав губы.

Что у него там сейчас делается, за высоким лбом, на котором кожа стянута в короткие горизонтальные морщины? Крестит меня на чем свет стоит?..

Андронов вскинул тяжелые веки, спросил:

– - Какую вы оценку даете этому?

Его глаза остановились на мне не мигая, будто собрались прожечь. "Какую? Вот именно -- какую..."

– - Не знаю, товарищ подполковник, -- промямлил я растерянно.

– - Офицер "незнайка" -- последнее дело!
– - рассердился он. Брови его запрыгали, готовые взлететь.
– - Что с ним было за последнее время?

Мой не очень вразумительный, путаный рассказ о солдате не удовлетворил подполковника. Он сумрачно заметил:

– - Короче, не знаете.
– - Поднялся, как-то подчеркнуто выпрямился. Я почувствовал неладное.
– - Формально отнеслись к человеку, уподобили иголке в стогу сена... Сожалею, лейтенант Перваков, но, если окажется, что с Демушкиным не случайность, будете наказаны.

Молозов за все время так и не проронил ни слова. Вот уж, наверное, в его глазах я совсем упал.

Они ушли, а я несколько минут не мог двинуться с места, будто прирос к полу кабины. Тут он, Демушкин, еще час назад стоял невредимым!.. Теперь шкафы были выключены, и ничто не напоминало о происшедшем. Глупый, нелепый случай, из-за которого все пойдет насмарку: прощай успехи, уважение. Останется только проработка на собраниях, совещаниях. А как смотреть людям в глаза? Загубили человека. Как сказать Наташке?

Возвращался в городок подавленный, с каменной тяжестью на сердце. Конечно, Андронов прав: от радости витал на седьмом небе, забыл о солдате. Да и много ли, действительно, знаю о нем? Вот даже о болезни узнал от Селезнева...

Наташка встретила молчаливым вопросом. Опустился возле стола на табуретку, коротко поведал ей о случившемся. Умолчал только об обещании Андронова.

– - И главное, еще неизвестно: будет ли жив Демушкин?

– - Но ведь жена Молозова не сказала окончательно...

– -

Все равно плохо, очень плохо, Наташа!

Она недоуменно пожала плечами, участливо произнесла:

– - Ты-то при чем? Конечно, плохо, но сам он сунул руку...

– - В армии, Наташа, за все отвечает командир. Отвечает за любой проступок подчиненного: был ли, не был рядом -- все равно. И логика тут своя, железная. Ты обязан предвидеть события, которые произойдут через минуту, через час, завтра, послезавтра, и реагировать на них, предупреждать... А если подчиненные совершают проступки, значит, не предвидел, не знаешь их, плохо воспитывал... В общем, это правильно. И Андронов уже пообещал...

– - Пообещал? Судить могут?

– - Нет, судить не за что. Выговор могут влепить, в аттестацию закатить -- плохо знает подчиненных. Разговоров не оберешься, в поминальник для каждого совещания, собрания запишут...

Поникнув головой, она молчит, взгляд становится отрешенным. Губы чуть приметно шевелятся, точно она шепчет беззвучно. Напряженно строгая и одновременно беспомощная, Наташка ты моя! Ну вот и тебе доставил неприятности! Решительно поднявшись, привлекаю ее к себе.

– - Ничего, все это пройдет! Ты рядом, -- значит, мне печалиться нечего. Все будет хорошо: капитан на мостике, команда на своих местах.

Она хотя и успокоилась, но молчит, думает о чем-то. Да, Наташа, многое тебе еще непонятно в моей службе!

6

После случая с Демушкиным среди операторов что-то произошло. Работали так же споро и даже будто четче, с завидной собранностью. Но уже не было шуток, острот, которыми раньше перекидывались, особенно во время регламентных работ, не зажигались больше перепалки между Скибой и Селезневым. Операторы обменивались ленивыми фразами и тотчас умолкали. Селезнев стал необычно серьезным, сдвигал рыжеватые брови на узком лице.

Предположения мои, однако, не оправдались. На нас не посыпались ни упреки, ни проработки. Начальство молчало. Неужели все обойдется без больших, громких событий?

Выясняя причину электрического удара, излазил весь шкаф и наконец обнаружил на токоведущем проводе к электронной трубке полоску сорванной оплетки -- узенькую, всего с полсантиметра. Нарушена изоляция. Я сердцем почуял -- в ней причина: наверное, прикоснулся -- и все. Проклятая случайность!..

– - Вот она!
– - воскликнул я обрадованно.

Солдаты смотрели на оплетку, но на их лицах можно было прочесть только одно: эх, разве дело-то теперь в этом? Мне стало стыдно: верно, есть чему радоваться!..

Когда посоветовавшись с Коняевым, я назначил вторым оператором вместо Демушкина рядового Елисеева, он вздохнул, глухо выдавил:

– - Да, вместо Демушкина...

Неужели и они видят во мне виновника?

В госпиталь звонили каждый день, но оттуда сообщали неутешительные вести: идет борьба за жизнь солдата, и пока трудно говорить об исходе. Демушкина держали на кислороде, вводили какой-то новый препарат. К нему пока никого не пускали.