Ракеты и подснежники
Шрифт:
– - Фу, что это у вас, как в аду? Именины чертям справляете?
Обернулся и увидел Юрку Пономарева. Свет ворвался в дверь, и только тут стало ясно: да, накоптил порядком! В кабине висел заварной дым. У Юрки ремень с портупеей съехал набок, пряжка поблескивала у бедра. По виду, минорному тону комсомольского секретаря я понял, что у него не ладилось с аппаратурой. Теперь на дверце его кабины, очевидно, висит табличка: "Посторонним вход категорически воспрещен!", которую Юрка вывешивает всякий раз, когда начинается запарка. И видимо, серьезное дело привело его
– - Так оно и есть, товарищ старший лейтенант, именины!
– - отозвался Скиба.
– - Родилась вторая схема нашего прибора!
Юрка по профессиональной привычке наклонился к осциллографу и тут же выпрямился.
– - Это я знал: должно было получиться... Пойдем, Перваков, по делу.
Когда мы спустились по лесенке, он, щурясь от яркого солнца, сказал:
– - Явился Буланкин -- слышал? Командир арестовал его...
– - Пьяный?
– - Нет, трезв, как господин управляющий... Спрашиваешь!
Юрка раздражался, когда его не понимали с ходу, теперь он даже недовольно заморгал на меня глазами.
– - А я при чем тут? Разве то, что у бочки с ним встречались? Так уже говорил, как разошлись...
– - Будет показывать клыки! Знаю -- зубастый, -- примирительно сказал Юрка и, захватив рукой острый подбородок, посмотрел на меня.
– - Лучше скажи, что с ним делать? Хотя он и беспартийный... Есть предложение: когда отоспится, высказать все. Пусть знает правду о себе. Хочу, чтоб и ты, как заместитель мой, пошел.
У него был решительный и воинственный вид. Я согласился: идти так идти. Однако толком не представлял, о чем говорить с Буланкиным.
– - Ну, до вечера, -- сказал Пономарев.
– - У меня схема подстройки клистрона забарахлила. Два часа настраиваю. Не хватает в такую минуту тревоги!
Он повернулся, зашагал через деревянные желоба с кабелями, легко вскочил на перекладину лесенки и скрылся в своей кабине. На закрывшейся двери трепыхнулась белая полоска картона: "Посторонним вход категорически воспрещен!"
Я усмехнулся: догадка оказалась верной.
Он зашел ко мне после контрольной проверки работы станции. Заступивший на дежурство лейтенант Орехов расписался в журнале. Операторы уже ушли, только Скиба пристраивал прибор. Я еще задержался с Ореховым. Месяца три как он прибыл из училища и был моим подопечным. В сумраке кабины не моргая замерли его веки, из которых будто выдернули ресницы -- они у Орехова бесцветные и короткие, их даже днем трудно различить. Без единого вопроса слушал меня, точно боялся пропустить хоть одно мое движение. Следил за переключателями и тумблерами, которыми я щелкал.
– - Главная твоя задача -- получил сигнал, объявляй тревогу: тут мешкать нельзя. Запиши время в журнал и начинай предбоевую подготовку...
В этот момент открылась дверца, и в кабину заглянул Пономарев.
– - Где ты? Идем... Желаю спокойного дежурства, Орехов! Я еще вернусь.
– - Ну как твоя схема подстройки клистрона?
– - спросил я, соскочив на землю.
– - Что "как"?
– - Совсем не получается? Очередная запарка, коль собираешься
– - "Совсем" и "пока" -- не одно и то же. Не получается только у тех, кто не хочет. А вернусь -- просто, чтоб проверить стабильность. Так-то, товарищ следователь по особо важным делам.
В голосе Юрки прозвучала легкая издевка. В сумерках он не видел, что я беззвучно засмеялся.
Юрка с болезненным самолюбием относился даже к малейшим замечаниям о работе своей аппаратуры, считая, что все почему-то склонны "собак цеплять" именно на его приемопередатчики. "Что вы в них понимаете?
– - наскакивал он во время споров.
– - Смотрю, память у вас на массу закоротила! А чуть работа, так: "Пономарев, прибавь, будь добр, чувствительности!", "Пономарев, нет того импульса, нет другого!". Без приемопередатчиков эти кабины, вся станция -- нуль без палочки!"
Мы помолчали. Прошли мимо будки с часовым. Позади осталась узкая проходная -- калитка из колючей проволоки. Было сыро и неприятно. Черный лес подступил вплотную, грозно. Стужа от земли заставляла ежиться и вздрагивать. Словно мокрая простыня, плотно обволокла тишина. Одинокая лучистая зеленая звездочка робко и грустно подмигнула с высоты.
Юрка вздохнул, сказал:
– - А все же ты прав... Уставать стал от этих своих шкафов. Иногда чувствую -- все тело начинает гудеть, будто перевозбудившаяся генераторная лампа, а то и запищит, как эта труба -- волновод, -- во время электрического пробоя. Есть же такие, кому везет. Счастливчики, в рубашках родились! Скоро в академию, например, улепетнут. Книжки в портфель, лекции, лаборатории, строго по звонку перерывы, шесть часов занятий, чтобы не перетрудились будущие инженеры... Не жизнь, а установившиеся ровненькие гармонические колебания. А потом лет через шесть приедет такой вот Костя и не узнает! "Как ваша фамилия? Пономарев?.. Ах да, припоминаю... Это у вас со схемой подстройки клистрона ничего не получалось?" -- Хохотнув, Юрка положил руку на мое плечо: -- Шучу, шучу...
Он продолжал платить мне за насмешку, но платил, как всегда, беззлобно.
– - А почему бы тебе не поступить?
– - В академию? А ты подумай, что станет, если мы все подадимся туда? Кто тут работать будет, боевую готовность поддерживать? Очередь хоть надо соблюдать... И еще: у каждого свои сани, в которые он садится.
– - А я, по-твоему, в свои собираюсь садиться? Без инженерных знаний на такой технике делать нечего. Вот столкнулся с прибором, и, оказывается, в голове прореха на прорехе.
– - Не о тебе, Костик, речь, -- спокойно возразил он.
– - За вас с Ивашкиным доволен. Но и тут еще кучи дел и возможностей -- только успевай.
– - Так уж и не думаешь никогда?
– - Может быть, -- уклончиво ответил Юрка.
– - Когда пойму, что все уже как техник преуспел и переделал, если почувствую влечение, род недуга... Так-то.
– - Говоришь, устаешь... Тогда перешел бы в другую кабину, поработал на иной аппаратуре.
Помолчав, Юрка вздохнул, с фатальной покорностью сказал: