Шрифт:
Законы мечты
В своё время нам с читателем привелось путешествовать по джунглям американской научной фантастики. [1] Мы проникали тогда в литературные заросли, где среди цепких лиан, ядовитых колючек и кровососных орхидей, среди мрака непроходимых чащ и засасывающей топи вымысла мы отыскивали порой пышные цветы игр ума, могучие стволы несгибаемой веры в человека, а иной раз и хинное дерево горечи сердца… Редкими тогда были наши находки и немало встретилось на пути уродств, рождённых фантазией ненависти и отчаяния, фантазией, не знающей границ, но не поднимающейся до смелой и светлой мечты.
1
Научно-фантастические
Мы убедились тогда, что в бурном потоке цветасто-крикливых обложек не найти картин желанного будущего, не обнаружить мечты и чаяния американцев. В клокочущей его пене видны были лишь всё те же детективы, гоняющиеся за всё теми же гангстерами — но только в космических ракетах! — всё те же мускулистые супермены в шерстяных трусиках несли на руках через джунгли всё тех же тоненьких блондинок с сантиметровым идеалом кинодив, у которых «вайтлс» 38–22–38 (плечи, талия, бёдра!), — только джунгли эти были не амазонские, а венерианские или ещё какие-нибудь инопланетные… И в крутящейся пене сюжетов вздувались пузырями научные и псевдонаучные термины и взлетали фонтаны сделанных или ещё не сделанных изобретений, которые нужны были не сами по себе, а лишь для того, чтобы поставить героев в ужасное положение, показать губительность знания и бесчеловечность человеческой натуры.
Больше других нас заинтересовала тогда более светлая, но ледяная струя американской фантастики, которая сковывала читателя холодом мрачного пессимизма и беспросветности, но, если вдуматься, протестовала против тупика обречённого капитализма, против пути ядерных вооружений, тянущих к истребительной ядерной войне и… диким потомкам. Таков отрезвляющий холод произведений Рея Бредбери, описавшего будущий мир сожжённых книг и поплатившегося за это собственным домом, спалённым факелами роккуэловцев; такова едкая ирония некоторых рассказов Исаака Азимова, введшего в литературу героя-робота и пропагандирующего одержимого манией уничтожения учёного-безумца, якобы представляющего науку; таков, наконец, и предостерегающий против всеобщей ядерной смерти вопль австралийца Невила Шата, так убедительно прозвучавший в фильме «На берегу», поставленном по его роману.
Но, кроме этой струи, в американском фантастическом потоке есть и грязные струи антикоммунистической пропаганды с романами, спекулирующими на военной опасности и антисоветской клевете. Эта отравленная фантазия течёт рядом с мутными струями мистического чтива, которым бизнесмены пера оболванивают читателя.
А между тем фантазия — качество величайшей ценности.
Фантазия — это способность представлять себе то, чего нет.
Она лежит в основе всякого творчества, возвышающего человека над животным миром. Ею обладает учёный, выдвигающий научную гипотезу, конструктор, видящий ещё не созданную машину, обладает фантазией и поэт, но… фантазией порождены также и представления о сверхъестественных силах, аде, привидениях, чертях и прочей нечисти…
Мечта делает фантазию светлой, облагораживает её. Но далеко не всякая фантазия способна подняться до мечты. Однако любая фантазия, поднялась ли она до мечты или просто переносит нас в мир, отличный от действительности, неизбежно отталкивается от действительности, отражает её, становясь своеобразным её зеркалом.
Свойство фантазии отражать действительность, подчёркивая те или иные её стороны, неоценимо для литературы, независимо от того, ставит ли она цели прогноза будущих достижений науки и техники, рисует ли облик грядущего общественного устройства или протестует против существующего порядка, обнажая мрачные стороны современного капиталистического общества.
Ради отстранения обстановки, ради большей выпуклости повествования пользовался фантастикой Герберт Уэллс. Он намеренно допускал невероятное, а потом с достоверностью самой жизни показывал эту жизнь через линзу фантазии. Неверно искать правдоподобность в его путешествии во времени, в экранировании тяготения, в прозрачности человеческого тела. Достоверность произведений Уэллса совсем в ином — в правде жизни, в поведении и в стремлениях героя — среднего англичанина, уэллсовского современника.
Другой классик фантастики, Жюль Верн, раскрывал своей фантазией пути
Именно такой герой-созидатель, изменяющий мир, оказывается, лежит в истоках американской фантастики, герои которой столь на него не похожи.
Это Ральф 124С 41+, как назван он в одноимённом романе патриарха американской фантастики Хьюго Гернсбека, гениальный изобретатель, осуществивший в 2660 году многие чаяния не только инженеров начала XX века, когда был написан роман, но — это можно смело сказать — и современных учёных.
Очень интересно рассмотреть роман Хьюго Гернсбека, общепризнанного отца американской научной фантастики, в свете современного отношения американских фантастов к проблемам техники. Сам Хьюго Гернсбек в письме ко мне отказывается признать многих из них фантастами. Мне же привелось столкнуться с таким отношением во время выступления для телевидения в Брюсселе летом 1963 года. Устроители этого выступления исповедовали современную точку зрения некоторых американских критиков от фантастики, объявивших, что нынешнего читателя якобы не интересуют пути технических решений любых проблем, его занимают будто бы лишь ситуации, возникающие в результате новых научных и технических решений. Надо думать, что это никак нельзя отнести к подавляющему числу американских читателей. Такому направлению фантастики противостоит прежде всего советская научно-фантастическая литература. Но противостоит ей и сам родоначальник американской фантастики Хьюго Гернсбек с его «Ральфом 124С 41+». Надо сказать, что многие наследники основателя американской научно-фантастической литературы, к сожалению, отказались от его прогрессивного наследства, не продолжают заложенных им традиций предвидения и исканий. А в этом отброшенном и не пополняемом американскими писателями наследстве стоит разобраться. В американской печати принято признавать Хьюго Гернсбека с его «Ральфом» безоговорочно. Ли де Форест, доктор философии и доктор технических наук, писал о «Ральфе», изданном после первой журнальной публикации в 1925 и потом лишь в 1950 году: «…Эта книга предвидения наиболее замечательная из когда-либо написанных. Это золотой рудник почти для каждого научного фантаста на протяжении поколений. Нет автора, пишущего о будущем, который не думал бы о гернсбековском объёмном цветном телевидении, о городе-спутнике, облетающем Землю, и нет читателя, не думающего о возможности этих изобретений».
Огромен перечень изобретений Ральфа, человека, к имени которого прибавлен плюс в знак его заслуг. Здесь и телефот, с которым мы ныне сталкиваемся в современных студиях видеосвязи, и управление погодой, о котором мы только мечтаем, и гипнобиоскоп, позволяющий приобретать знания во сне, и менограф, записывающий мысли, и микрофильмы книг, и микрогазеты, размером с почтовую марку, здесь и воскрешение умерших, перекликающееся с нашей победой над клинической смертью, здесь и воздухоплавание, достигшее по размаху и скоростям побед современной авиации, здесь и межпланетные сообщения — прообраз нынешнего завоевания человеком, и прежде всего советским человеком, космоса, здесь и удивительные достижения агротехники, позволяющие прокормить, вопреки страхам и угрозам мальтузианцев всех времён, неограниченно возросшее человечество.
Советский читатель с интересом познакомится с книгой технической мечты Гернсбека. Ныне здравствующий Хьюго Гернсбек более полувека назад не только перечислял технические задачи, частично уже решённые ныне техникой или вошедшие в программу решений, но и пытался показать пути, и подчас очень реальные пути решений. Гернсбек угадал век пластмасс и синтетических материалов, указав даже вероятную технологию. Хьюго Гернсбек предвидел и радиолокацию, возможно не зная мыслей о ней гениального изобретателя радио Александра Попова. Можно поражаться обилию верных технических прогнозов, многие из которых поднимались до самостоятельных изобретений, сделанных уже не вымышленным героем, а самим автором книги. Когда задумываешься над этим, невольно проводишь параллель с великим американским изобретателем Томасом Эдисоном. Я не слышал, чтобы он брался за перо беллетриста. Но это словно сделал за него Хыого Гернсбек, одаривая изобретательскими мыслями не только своего литературного героя, но и всех читателей фантастической книги.