Ралли «Конская голова» (сборник)
Шрифт:
Весь ипподромный мир сошел с ума оттого, что Орлик понаделал с мировыми рекордами. Но время шло, типы с биноклями распускали слухи, что дома у него под ногами дорожка не горит, репортеры принялись намекать, что, конечно, результат выдающийся, но вот сумеет ли он повторить его?
Этого-то мы и добивались. Потом записали Орлика на следующую скачку — тысячу семьсот метров.
Это была скачка для двухлеток, с крупными призами. Мы не заявляли Орлика до последней минуты. Но, несмотря на это, новости просочились — на ипподроме было рекордное количество зрителей и почти никаких ставок.
— Делай что хочешь, — сказал я Бену, — но только придержи его на старте!
— Придержу, если сумею.
Теперь Рыжий Орлик уже привык к компании и мог принять старт совершенно спокойно. Когда убрали решетку, Бен подобрал повод, и лучшие двухлетки года успели выиграть у Орлика целый корпус, прежде чем он понял, что его провели. Когда Орлик увидел лошадей впереди, то просто взбесился. Он обошел их далеким полем и догнал еще до того, как они поравнялись с трибунами. На первом повороте он был впереди на пять корпусов. На дальней прямой еще наддал, и толпа на трибунах взревела от восторга. Выйдя на финишную прямую, он пошел во весь мах. Линию финиша Орлик пересек, когда следующая за ним лошадь была еще за поворотом. Ноги у меня подломились, я сел и заплакал. Он срезал десять секунд с мирового рекорда на тысячу семьсот метров.
Но с концом скачки безумие не улеглось. По всему миру заголовки на первых страницах газет вопили: "Новая чудо-лошадь перевернула весь ипподромный мир вверх ногами!" Но это выглядело как-то бледновато по сравнению с действительностью.
— В следующей скачке, — сказал я Бену, — они навалят на него два мешка с овсом и стог сена.
Бен задумчиво глядел вдаль.
— Ты представить себе не можешь, что это такое — когда под тобой вся эта силища, а остальные лошади проносятся мимо тебя назад — фьюить, и нету их. Знаешь что, Кост? Ведь он еще ни разу не выкладывался до конца.
— Порядок, — язвительно заметил я. — Мы выпустим его против "мерседесов" и "ягуаров".
Да, они-таки его нагрузили. Гандикапер назначил сто тридцать семь фунтов. Это был неслыханный вес для двухлетки, но я ожидал худшего.
Дома мы работали с ним потихоньку с нагрузкой в сто тридцать семь фунтов. Он будто бы и не замечал этого веса. В первый же раз, как только Бен дал ему волю, он побил свой собственный рекорд. Я следил за его ногами, но ни разу у него не было ни отека, ни повышенной температуры в области суставов.
Мы заявили его на следующую скачку. Перед состязаниями два дня лил дождь, и дорожка превратилась в грязное месиво. Многие думали, что "летучая лошадь", как его теперь называли, не сможет в таких условиях повторить свой потрясающий галоп.
— Как ты считаешь? — спросил я у Бена. — По грязи ему скакать еще не приходилось.
— Черт побери, Кост, да этот жеребенок вообще не замечает, что у него под ногами! Он только чует, что сзади кто-то старается его обойти, и летит вперед, как ракета.
Бен был прав.
На последующих скачках выяснились три обстоятельства. Во-первых, у гандикапера не было такой мерки, чтобы вычислить вес, который должен нести Рыжий Орлик. Ему назначили сто сорок, потом сто сорок два, сто сорок пять фунтов, но Орлик по-прежнему выходил на финишную прямую один. Второе обстоятельство выяснилось после того, как Орлик выиграл под весом сто сорок пять фунтов. Следующую скачку он начал в одиночестве. Никто не хотел с ним состязаться. И в-третьих, Орлик всегда собирал самую многочисленную зрительскую аудиторию во всей истории скачек.
В этом сезоне оставались два крупных состязания. Они проводились через день, а между ипподромами было расстояние в тысячу миль. Судейские коллегии на обоих ипподромах не знали, что делать. Та скачка, на которую будет записан Рыжий Орлик, соберет самое большое число зрителей, но дохода не принесет — все как один поставят последние доллары на Орлика, а ведь касса обязана выплачивать по десять центов на доллар. Устроители решили последовать известному афоризму: "Можно остановить даже товарный поезд, если нагрузить его как следует". Рыжий Орлик должен был нести неслыханный дотоле вес — сто семьдесят фунтов. Этим они надеялись привлечь побольше участников в скачке да к тому же подзаработать на Орлике — трибуны будут ломиться от публики.
Бен заупрямился:
— Я не позволю причинять ему вред, а этот вес его сломает.
— Прелестно! — сказал я. — Два потрепанных старых дурака, владеющих лучшей лошадью в мире, останутся на своем старом ранчо среди бесплодного песка, с парой поддужных и остатками выигрышей от нескольких скачек.
— Я тебя понимаю, — сказал Бен. — Ты-то получаешь с этого только денежки, а мне на нем скакать.
— Ладно, — сказал я, пытаясь отнестись ко всему философски. — Мне приходится смотреть на него, а это почти так же здорово, как скакать самому. — И схватил Бена за руку: — Как я сказал?
Бен выдернул руку:
— Ты что, спятил?
— Приходится смотреть! — процитировал я самого себя. — Бен, что происходит каждый раз, когда Орлик скачет?
— Он бьет рекорд, — ответил Бен не раздумывая.
— Он приводит в исступление несколько тысяч зрителей, — поправил я.
Бен посмотрел на меня:
— Ты думаешь, что люди будут платить только за то, чтобы увидеть скачку с единственным участником?
— Да ведь когда Орлик скачет, остальные просто не в счет. Соглашайся.
Мы заявили Орлика на предпоследние скачки сезона. Все было как я ожидал. Остальные вышли из игры. Ни у кого не было лошади, которая могла бы поспорить с Орликом, даже несущим сто семьдесят фунтов. Все они переметнулись на последние скачки. Ни одна лошадь — даже сам Орлик, так они полагали, — не сумеет выкладываться два дня подряд на двух ипподромах, между которыми расстояние в тысячу миль. Две скачки с перелетом на самолете — нет, такой сандвич не по зубам даже Орлику, и они чувствовали себя в безопасности.