Рама Явленный
Шрифт:
Они стащили в Белую комнату всю мебель, которую сумели отыскать, и завалили черный экран. Несколько часов Ричард и Николь просто ждали, готовые в любой момент увидеть, как экран ползет вверх и в их подземелье врываются октопауки. Но ничего не случилось. Наконец они оставили Жанну и Алиенору в Белой комнате сторожить и провели всю ночь в детской с Тамми и Тимми.
— Почему октопауки не последовали за нами? — удивился Ричард на следующее утро. — Не сомневаюсь, они знают, что экран поднимается автоматически. И если бы они дошли до
— Возможно, они не захотели пугать нас, — перебила его Николь. Чело Ричарда нахмурилось, и он вопросительно поглядел на Николь. — У нас нет бесспорных доказательств враждебности к нам октопауков, — продолжала Николь, — за исключением твоей реакции на их действия, когда ты был у них в плену во время своей давнишней одиссеи… учти они не причинили вреда ни Кэти, ни мне, а вполне могли это сделать. К тому же, они все-таки возвратили нам тебя.
— Но тогда я находился в глубокой коме, — ответил Ричард, — и уже не представлял никакого интереса, как подопытный объект… Кстати, а как насчет судьбы Такагиси? И нападения на принца Хэла и Фальстафа?
— Каждый из этих случаев, может, и не связан с враждебностью октопауков. Но вот что смущает меня. Предположим, Такагиси умер от сердечного приступа. Предположим также, что октопауки сохранили его тело, сделав из него чучело для какой-нибудь выставки, скажем для обучения своих отпрысков… Мы и сами могли бы поступить подобным образом…
Николь помедлила, прежде чем продолжить.
— Что касается нападения, как ты назвал его, на принца Хэла и Фальстафа, возможно, причиной его было непонимание… Что, если твои крохотные роботы забрели в очень важное место, в гнездо или храм октопауков… вполне естественно, они стали защищать свою ценность.
— Я озадачен, — проговорил Ричард, помедлив. — Вот ты сейчас защищаешь передо мной октопауков… но вчера удирала от них куда быстрее меня.
— Да, — задумчиво ответила Николь. — Признаюсь, я была в ужасе. И мои животные инстинкты повелевали бежать, но сегодня я разочарована собой. Мы, люди, считаем, что разум способен одолеть инстинкты… тем более при нашем с тобой опыте. После всего, что мы видели на Раме и в Узле, следовало бы приобрести иммунитет к ксенофобии.
Ричард улыбнулся и кивнул.
— Итак, ты предполагаешь, что, возможно, октопауки просто пытаются вступить с нами в некую разновидность мирных контактов?
— Не исключено, — ответила Николь. — Я не знаю, чего они хотят. Но могу вполне определенно заявить, что никогда на моих глазах они не совершали никаких явно враждебных действий.
Ричард несколько секунд рассеянно разглядывал стены, потом потер лоб.
— Хотелось бы мне припомнить подробности моего пребывания у них. Всякий раз, когда я пытаюсь сконцентрироваться на том периоде своей жизни, у меня немедленно начинается жуткий приступ головной боли… воспоминания об октопауках не сопровождались неприятными ощущениями лишь тогда, когда я находился внутри сети.
— Твоя
Ричард встал.
— Хорошо, — проговорил он. — Ты убедила меня. И в следующий раз, увидев октопаука, мы не побежим, — он расхохотался. — Во всяком случае, не сразу.
Прошел еще месяц. Ричард и Николь более не ходили за черный экран и не встречались с октопауками. Дни свои они проводили ухаживая за птенцами, которые учились летать, и наслаждаясь обществом друг друга. Они разговаривали о детях и вспоминали прошлое.
— Выходит, мы с тобой теперь стары, — сказала Николь однажды утром, когда они с Ричардом гуляли по одной из трех центральных площадей Нью-Йорка.
— С чего ты это решила? — ответил Ричард с ухмылкой. — Только потому, что мы проводим время в разговорах, вспоминая былые события, или потому, что ежедневное пребывание в отхожем месте требует теперь больше времени и энергии, чем секс? Но это еще не значит, что мы старики.
Николь усмехнулась.
— Неужели дошло и до этого? — проговорила она.
— Не совсем, — ответил Ричард, поддразнивая ее. — Я по-прежнему люблю тебя, как мальчишка… но время от времени любовь отодвигается в сторону: тут болит, там болит… раньше со мной этого не бывало. Кстати, ты просила меня напомнить, чтобы я помог тебе обследовать сердце?
— Да, — Николь кивнула. — Но вообще-то ты ничего особенного не можешь сделать. Я прихватила с собой лишь стетоскоп и сфигмометр и несколько раз уже обследовала себя… но не смогла обнаружить ничего необычного, кроме случайных перебоев в сердце и одышки. — Она улыбнулась. — Возможно, причиной всему волнения… и, конечно, возраст.
— Будь здесь наш зять-кардиолог, — сказал Ричард, — он мог бы тщательно обследовать тебя.
Они молча шли несколько минут.
— А ты не скучаешь по детям, а? — спросил Ричард.
— Скучаю, — Николь вздохнула. — Но стараюсь пореже вспоминать о них. Так хорошо жить, тем более вместе с тобой. Несомненно, здесь гораздо лучше, чем в тюрьме, особенно в те последние месяцы… к тому же у меня столько чудесных воспоминаний о своих детях…
— Господь даровал мне мудрость, чтобы смиряться с вещами, которые я не могу переменить, — вспомнил чужую мысль Ричард. — Это одно из лучших твоих качеств, Николь… я всегда слегка завидовал твоему хладнокровию.
Николь неторопливо шла.
«Чьему хладнокровию? — повторила она про себя, вспоминая тревоги, одолевавшие ее после смерти Валерия Борзова, как раз когда произошла стыковка „Ньютона“ с Рамой. — Тогда я не смогла уснуть до тех пор, пока не сумела, наконец, убедить себя в том, что погиб он не по моей вине». Она коротко обежала умственным взором последующие года. «Хладнокровие, если таковое мне присуще, я приобрела недавно: материнство и возраст позволяют по-иному взглянуть на себя и на мир».