Рандеву с «Варягом»
Шрифт:
Не успел я задать этот вполне сакраментальный вопрос, как заметил, что салон-вагон внезапно опустел. Здесь остались: госпожа Антонова — ну не поворачивается у меня язык назвать ее полковником, капитан 1-го ранга Эбергард и ваш покорный слуга. У всех остальных, очевидно, во время разгрузки были какие-то свои неизвестные мне обязанности.
И что они собираются делать с грузом, сняв его с платформ в полночь, к тому же в двадцатиградусный мороз? И еще, как тащить его через Байкал, ибо распоряжения приготовить потребное для этого количество лошадей мне не поступало?
Едва я раскрыл рот, чтобы задать
— Что-то жарко тут у вас, — пробормотал я и потихоньку стал пробираться к выходу из вагона. В тамбуре дежурный матрос подал господину Эбергарду флотскую шинель, а на плечи госпожи Антоновой накинул легкую шубейку. Судя по собольему меху, легкой она была только в смысле веса, а никак не по цене или способности хранить тепло.
Скорее, скорее, наружу, на воздух. Мне хотелось посмотреть на то, что творится на вверенной мне станции.
Картина на перроне была фантастической. Газокалильные фонари отбрасывают круги тусклого желтого света. В воздухе кружатся хлопья снега. Парусина, укрывающая груз на платформах, уже снята, и солдаты аккуратно скатывают ее в рулоны. Теперь можно увидеть то, что вез спецпоезд.
На платформах стоят огромные машины темно-зеленого цвета. Некоторые из них отдаленно напоминают обычные легковые авто. Только очень отдаленно, примерно так же, как современный паровоз похож на своего прародителя, построенного гениальным Стефенсоном. Другие имеют явно грузовое назначение и кузов, по форме напоминающий обычный армейский фургон, только намного больше по размерам.
Две восьмиколесные машины были полностью закрыты стальными листами. Отдаленно они походили на виденные мною в Америке дилижансы. Еще они имели маленькую башенку наверху, из которой торчал ствол то ли крупнокалиберного пулемета, то ли малокалиберной пушки. Все машины громко тарахтели и ревели. Шум стоял такой, что невозможно было разговаривать. В воздух поднимались белые столбы пара, а солдаты раскрепляли машины, убирая тросы, брусья и парусину в кузова. Мне стало любопытно, все же я в свое время год проработал слесарем на паровозном заводе в Ливерпуле.
— Что они делают? — прокричал я прямо в ухо полковнику Антоновой. Иначе мне с ней разговаривать было невозможно из-за сильного шума. Мне почему-то показалось, что после этой ночи я навсегда потеряю слух.
— Запустили печки и прогревают маслобаки перед запуском двигателя, — так же громко в ухо прокричала мне любезная Нина Викторовна. — Как только масло прогреется, можно будет запускать двигатель.
Это мне было понятно, паровоз на морозе тоже просто так с места не сдвинешь. Приглядевшись, я задал вопрос госпоже Антоновой:
— А двигатели у этих машин бензиновые?
— Нет, — ответила она мне, — моторы у этих машин сделаны по принципу двигателя внутреннего сгорания системы господина Дизеля. Впрочем, в 1898 году на Путиловском заводе инженером
В этот момент кто-то из машинистов этих машин решил, что уже достаточно прогрел мотор, и в адскую какофонию влился еще один звук — торжественное рычание двигателя на низких оборотах. Я, знаете ли, планировал со временем приобрести себе авто. Но теперь подумаю, прежде чем решиться на подобный поступок. Подожду, пока вместо немецкой трещотки господина Даймлера можно будет приобрести хоть что-то похожее на авто, увиденное мною сегодня.
Тем временем солдаты сняли с платформы сходни из толстых досок. Перрон и так находился на одном уровне с грузовой платформой. Вспыхнул яркий свет электрических фар, забивший станционные фонари. Осторожно проворачивая огромные колеса, первая восьмиколесная машина аккуратно съехала с платформы…
Всего за час колонна была выгружена и готова к движению. Небольшой багаж пассажиров погрузили в грузовое авто, которое, как мне сказали, называлось «Уралом». Это название удивительно гармонировало с огромной мощной машиной, по тяговому усилию вполне сравнимой с небольшим паровозом.
— Ну что, Михаил Иванович, поехали? — спросила меня Нина Викторовна, когда уже все было готово к движению. — Вам ничего не надо взять с собой?
— Нет, сударыня, — учтиво поклонился я, — я еще вернусь сюда завтра с их императорскими высочествами. Ведь только отправив их дальше, на восток, я буду считать, что выполнил распоряжение государя.
Меня усадили в одно из пассажирских авто, носящее хищное название «Тигр». Как я понял, место рядом с водителем считается почетным, поскольку с него хорошо видно все, что находится впереди машины. Кроме того, так как только я мог показать дорогу, то наша машина шла первой, и я давал указания ее машинисту, или, как его назвала Нина Викторовна — водителю, куда ехать.
Дорога через Байкал мне запомнилась плохо. Яркий круг света впереди, рассекающего ночную мглу, равномерное покачивание машины и тянущее ко сну тепло в кабине. Дистанцию между машинами водители держали в двадцать пять саженей, скорость — около двадцати верст в час.
Дорога прошла без приключений. Не было ни землетрясений, ни прочих катаклизмов, которые могли вызвать трещины на льду и прочие помехи для движения. Выехали мы со станции Танхой примерно в два часа ночи, а уже полпятого утра наша машина, яростно ревя двигателем, вскарабкалась по береговому откосу Байкала и вышла на накатанную санями дорогу, ведущую к одноименной станции.
Заодно, по пути, чтобы разогнать сон, я с большой пользой для себя побеседовал с фельдфебелем-водителем, который оказался местным уроженцем. От него я узнал много интересного про тех умников, что придумали эту ледовую переправу, ледокол и все остальные наши байкальские «чудеса». Из этой беседы я понял, что в Петербурге умные головы забыли главное — посоветоваться с местными жителями, которые живут здесь испокон веков, чуть ли не со времен Чингисхана, и Байкал свой знают, как собственный карман. Они и могли бы подсказать столичным умникам, что можно и что ни в коем разе делать не стоило.