Рани, или История одного брака

— Адептку Варгас срочно вызывают к ректору, — голос кэтана Аридоса вклинился в плавное течение лекции и прервал магистра Руяра на полуслове.

Рани недоуменно покосилась на мрачного, худощавого секретаря, стоящего в дверях, и перевела взгляд на преподавателя.

— Кэтани Рания, будьте добры, не задерживайте всех, — поторопил ее магистр Руяр, и девушка послушно поднялась со своего места. Что понадобилось от нее лорду-ректору, Рани не знала, но подспудно догадывалась, что ничего хорошего ее не ждет. С самого утра, дурное предчувствие теснило

Ноги несли Ранию к кабинету ректора, а глупые страхи бились внутри, нашептывая невозможное.

— Войдите, — откликнулся на ее робкий стук лорд Иден, и девушка решительно толкнула массивную дверь его кабинета.

— Вызывали, лорд ректор? — Входя, спросила Рани, не поднимая глаз. Строгие правила академии предписывали обращаться к начальствующим со всем возможным почтением.

Тишина, последовавшая за ее вопросом, заставила адептку слегка приподнять голову. Лучше бы она этого не делала! Темный силуэт у окна пошевелился, и раздался самый желанный и самый ненавистный голос в мире.

— Здравствуй, Рания, — тяжелый, немигающий взгляд высокого мужчины пригвоздил девушку к полу.

«Нет! Не может быть!» — Рани потрясенно смотрела в угольно-черные глаза напротив и видела, как разгорается в них пламя ярости, как все сильнее вспыхивают красноватые отблески, как сужаются зрачки, превращаясь в узкие, вертикальные полоски… Слишком много воспоминаний проснулось под этим взглядом, слишком сильны были чувства, всколыхнувшиеся внутри.

— Милорд, — девушка присела в низком реверансе.

— Подойди ко мне, — раздался невозмутимый голос.

Да, она помнила эти приказы. Когда-то, все ее тело таяло, отзываясь на них. Давний гипноз подействовал и сейчас, но Рани сумела преодолеть странную, неосознанную тягу.

— Ты слышишь меня?

— Да, милорд.

— Подойди.

Резкая, отрывистая команда осталась без ответа. Девушка неподвижно стояла напротив мужчины. Его время закончилось. Он больше не властен над ней.

Рания смотрела в такие знакомые глаза, и вся ее прошлая жизнь вставала перед внутренним взором, без прикрас, показывая ту девушку, какой она была еще так недавно…

Замок медленно разрушался. Изящные башни зияли разбитыми окнами, деревянные лестницы прогнили, по пустынным коридорам гулял ветер, а многочисленные портреты прежних обитателей, казалось, с грустью взирают на знаменитый некогда своим великолепием и богатством замок рода Эль-Адас.

Ирьяс — Блистательный — так прозвали когда-то дворец восхищенные его красотой жители Тарсийской долины.

А теперь, о былом величии напоминали лишь герцогские короны на фронтоне, да еле заметные остатки позолоченной лепнины на потолках многочисленных пустых покоев.

Многолетняя война с иринейцами не прошла бесследно: и Тарсийская долина, знаменитая своими щедрыми виноградниками, и дворец герцогов Эль-Адасов, издавна бывший центром процветающего края, сполна ощутили на себе горечь поражения.

Да, и вся Равения — некогда богатая, процветающая страна, в состав которой и входило Тарсийское герцогство — с горечью расплачивалась за былую гордость и самоуверенность. Не пощадил Властитель мятежное королевство, не пожелавшее вступить в состав империи, не принял раскаяния короля Бранаса и жестоко расправился и с побежденным монархом, и с его верными вассалами. Несколько лет прошло со времен опустошительной войны, а Равения до сих пор служила для остальных страшным примером гнева Великого Императора.

— Рани! Детка! Где ты?

Полная, запыхавшаяся женщина с трудом взбиралась по лестнице.

— Рани, ну, сколько раз я просила тебя не подниматься на Южную башню? Не ровен час, рухнет — все перекрытия прогнили, пол под ногами проваливается, а тебе хоть бы что! Не бережешь ты себя совсем!

Женщине удалось, наконец, достигнуть открытой площадки на верху башни и обнаружить свою воспитанницу.

— Нянюшка, родная, прости! — Худенькая, светловолосая девушка обняла недовольно ворчащую женщину, спрятав смущенное лицо у нее на груди. — Я знаю, что лучше сюда не ходить, но ничего не могу с собой поделать. Помнишь, как любила эту башню мама? И вид на долину… — Губы девушки задрожали, и на ее глазах блеснули слезы.

— Ох, Рани, голубка моя, только не плачь! — Пожилая женщина с тревогой посмотрела на свою юную госпожу. — Как же не помнить? Леди Эстерия, да примет Всесвятой ее душу, любила тут твоего папеньку дожидаться. Все глазоньки утомит, на дорогу глядючи, а чуть пыль на повороте покажется, так и просияет вся, да и побежит вниз по лестнице — быстро так, словно ветер, — встречать своего герцога. Уж как она радовалась, когда он с лошади соскакивал, да ее в объятия ловил! — Нянюшка сама прослезилась и поспешно отерла непрошеные слезы. — Вот, любовь-то была… Ну, пойдем, моя девочка, — опомнилась она. — Я уж и киселька сварила. Нечего тут на ветру стоять, простынешь, расхвораешься… И так — в чем душа держится?

Обняв свою воспитанницу, сердобольная женщина подтолкнула девушку к выходу, продолжая беззлобно ворчать.

Рания Эль-Адас покорно спускалась по выщербленным ступеням, вслед за нянюшкой, и с грустью размышляла о том, как постарела ее единственная бессменная воспитательница. Нарина с трудом дышала и держалась за стенку, спускаясь по крутой лестнице, а Рани корила себя за то, что нарушила просьбу няни и поднялась на любимую башню, заставив больную женщину волноваться.

— Нарина, ты пойди, приляг, а я сейчас настойку принесу, — девушка открыла дверь в темную, нетопленую спальню и настойчиво потянула за собой упирающуюся няню.

— Деточка, ну, чего это я, среди бела дня, лежать буду? Подумаешь, запыхалась… Так ведь, чай, не молоденькая, на такую высоту взбираться. Вот, пойдем на кухню, я тебя покормлю, а потом, и отдохну уже.

— Нянюшка, не упрямься, тебе полежать нужно, — Рания мягко улыбнулась пожилой женщине. — Я сейчас схожу за настойкой, а потом посижу с тобой рядом. А ты мне про родителей расскажешь, как они до войны жили.

Нарина сдалась и позволила себя уговорить, а Рани, принеся лекарство, напоила им пожилую женщину и села в кресло, приготовившись слушать.