Рапсодия: Дитя крови

Хэйдон Элизабет

Рапсодия оглянулась — их окружал безмолвный лес, который еще мгновение назад казался таким мирным и безопасным, — и ее вдруг охватило предчувствие беды. Она подняла взгляд и увидела две пары блестящих глаз — друзья пристально смотрели на нее.

— Чего такое, герцогиня? Что случилось? Она глубоко вздохнула:

— А если друг лорда Стивена остался жив? Оба фирболга заморгали.

— Все возможно, однако мне такой поворот событий кажется маловероятным, — сказал Акмед. — С чего ты взяла? Я что-то пропустил?

— Нет, — призналась Рапсодия. — Просто у меня появилось

предчувствие… словно какая-то часть его существа жива. Я не могу этого объяснить.

— Ну, игнорировать твои предчувствия нельзя, поскольку ты уже несколько раз демонстрировала, что обладаешь даром предвидения, но мне кажется, что Стивен и Каддир хорошо знают, что такое смерть. Они не могли ошибиться.

— Наверное, — задумчиво проговорила Рапсодия и двинулась вперед.

Иногда ей начинало казаться, что вся ее жизнь представляет собой бесконечное путешествие, и, добравшись до цели, она всякий раз узнает, что необходимо идти дальше. В некотором смысле, новая земля, безмолвный холодный лес, были тем же самым Корнем, только в ином обличье.

Звезды над головой казались очень близкими, и Рапсодии представлялось, что еще немного — и она сможет коснуться их руками.

Самая яркая звезда трепетала на ветру, словно отчаянно замерзла. Затем, одна за другой, звезды начали падать, однако они не проносились по небу, а тихо опускались вниз, точно их подхватывал нежный ночной ветерок и осторожно, словно снежинки, клал на землю. ЛОВИ ИХ! И НЕ ВЫПУСКАЙ… Так шептал ветер, пролетая над ее раскрытыми ладонями. Крошечные звездочки щекотали пальцы. Рапсодия сжала ладонь в кулак.

Я ИХ ПОЙМАЛА! ПОЙМАЛА!

Яркий свет пульсировал между пальцами. Кожа стала прозрачной. Восторг…

Затем что-то обожгло ладонь, и свет погас.

Она разжала пальцы. Обгоревшие дыры, запах тлеющей плоти…

НЕТ. НЕТ, БОГИ. НЕТ. ПОЖАЛУЙСТА… Мерцание света внизу. Волнующаяся поверхность воды.

Звезды сияют из глубокой темной расселины. Шипение угольков на берегу лугового ручья. А потом снова сгущается мрак…

Рапсодия проснулась ночью в слезах. Ей приснился старый сон, из давних, печальных времен; она его уже почти забыла.

«Почему сейчас? » — с тоской подумала она, продолжая тихонько всхлипывать и изо всех сил стараясь не разбудить своих спутников.

Она спрятала лицо в одеяле.

Миг спустя она почувствовала, как толстые пальцы осторожно отводят в стороны ее волосы.

— Герцогиня? Ты проснулась?

Рапсодия кивнула, не поворачиваясь. Как только Грунтор поймет, что с нею все в порядке, он оставит ее в покое.

— У Оя кое-что для тебя имеется. Сядь. Рапсодия вздохнула и повернула залитое слезами лицо к фирболгу, который улыбался ей из темноты. Теперь, когда Рапсодия привыкла к его улыбке, она не могла перед ней устоять и улыбнулась в ответ.

— Прости, Грунтор.

Он фыркнул:

— Порядок, мисси. Ой подумал, ты теперь все-все понимаешь. Давай руку.

Она неохотно подчинилась, жалея, что не может вновь погрузиться в сон. Рассеянно провела рукой по упавшим на лицо волосам, и тут Грунтор положил

ей что-то на колени.

Предмет странной формы, твердый, но гладкий, как шелк… Рапсодия взяла его, чтобы получше разглядеть, и поняла: морская ракушка.

— Говорят, эти штуки умеют петь, но Ой никогда не слышал. По мне так она пустая. Приложи к уху.

— Где ты ее раздобыл? — удивленно спросила Рапсодия, с интересом рассматривая ракушку.

Огромный болг улегся обратно.

— У моря. Она застряла между обломками корабля — помнишь, мы рассказывали… Ой подумал и решил, что она тебе понравится. Особенно когда придут плохие сны.

В глазах Рапсодии вновь появились слезы.

— Знаешь, ты самый замечательный болг, который когда-либо жил на свете.

— Точно, — самодовольно ухмыльнулся Грунтор. Рапсодия рассмеялась, смахнув слезы.

— А теперь ложись на бок и приставь ракушку к уху. Может, она споет тебе, и ты заснешь.

— Я так и сделаю. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, мисси! Ой желает тебе приятных снов.

Рапсодия снова рассмеялась, а потом улеглась, слушая шумящее в ракушке море. Теперь ее сны были наполнены рокотом разбивающихся о берег волн, криками чаек и образом далекой темной расселины, змеиным зрачком одинокого глаза…

Через три дня им стали попадаться на глаза ориентиры, о которых упоминал Стивен. Это подтверждало, что они движутся в нужном направлении. Лес стал меняться, деревья расступались, открывая удобные тропинки, — впрочем, путники не заметили на них свежих следов.

Постепенно древний лес сменялся более молодым. Появились тополя, сосны и березы, вытесняя дубы, ясени и клены. Пятна белого снега странным образом вселяли в сердце Рапсодии тревогу.

Подтаявший снег замерзал по ночам, образуя гладкий наст. С каждым шагом Грунтор и Рапсодия пробивали тонкую верхнюю корочку. Их шаги казались особенно неловкими рядом с почти бесшумной, стелющейся походкой Акмеда. Чем дальше они шли по тропе, тем холоднее становился воздух. Вскоре Рапсодия стала различать легкий туман своего дыхания. Казалось, оттепель накрыла своим покрывалом почти всю землю, но еще не добралась до густого леса, окружавшего Дом Памяти.

Рапсодия принялась тихонько насвистывать на ходу в такт шагам. На крыльях бодрящего ветра явился рассвет, и она изменила свою песню, стараясь побыстрее разогнать мрак на утреннем затянутом тучами небе.

Поразительный контраст между белизной снега и темными деревьями вызывал у девушки ощущение застывшей, но зловещей красоты. Она выругала себя за то, что говорила с друзьями о Гвидионе: их почти маниакальная осторожность портила приятную прогулку.

Время от времени Грунтор замедлял шаг и оглядывался по сторонам, а потом, склонив голову к плечу, прислушивался к далеким звукам. Он кивал Акмеду, который тоже к чему-то прислушивался и пожимал плечами. Великан вздыхал, ускоряя шаг. Всякий раз, когда они останавливались, Рапсодия переставала насвистывать. А когда вновь начинала свистеть, мелодия становилась все менее задорной. Под конец она и вовсе превратилась в грустный, слегка заунывный напев.