Рапсодия гнева
Шрифт:
– А что я? – вставая, улыбнулся Эдик. – Я полукровка.
– Да все мы тут полукровки, – махнул рукой следователь. – Не в этом поколении, так в предыдущем. Если вдруг что, не дай Бог, так не разберемся, кто враг, а кто друг. Но если серьезно, Эдик, то мы МВД Украины, как ты помнишь. И прежде всего должны соблюдать законы государства.
– Вы это серьезно?
– Совершенно.
Эдик неопределенно пожал плечами, щелчком сбив с рубашки обнаглевшую муху. Иногда следователь откровенно его раздражал. Хотя бы такой вот плакатной правильностью, больше присущей дрянному коммунистическому листку, нежели живому человеку.
– Эх… Владислав Петрович, а вам не интересно узнать личность убитого?
– Узнаю в управе…
– Да нет. Я про ваш личный интерес. Неужели не любопытно узнать, кого грохнули таким необычным способом?
– Не тяни…
– Ха! – вставая, улыбнулся Эдик. – Это, между прочим, гражданин Соединенных Штатов Алекс Бертран. Служащий так называемой «Миссии надежды». Проповедник, можно сказать. Они пару комнат снимают в кинотеатре «Москва», читают проповеди, учат детей английскому. Задаром, между прочим. Так что личность, коль соблюдать закон государства, со всех сторон положительная и, по всей видимости, связей, порочащих его, не имел.
– Да? – бесстрастно спросил Владислав Петрович. – Сейчас это модно. Ты свою Анюту туда устроить не пробовал? Английский с тринадцати лет – самое время. Тем более учиться у носителей языка. Ну и задаром. С нашей-то зарплатой.
– Устраивал! – отмахнулся Эдик. – Толку нет. Во-первых, жена взвыла. Чего, мол, дитю будут голову иноземной верой забивать. Они же там охмуряют по полной. Хотя лично мне без разницы, какой поп ей втирать будет, бородатый или с белым воротничком. Кто-нибудь когда-нибудь все равно до нее доберется. У нас хоть Церковь от государства и отделена, а каждое утро по телику все одно твердят о спасении души. Но сама Анюта пару раз сходила, и ни в какую! Скучно, говорит. Зачем, говорит, мне этот английский, если через пять лет весь мир будет по-русски говорить?
– Во дает! – усмехнулся Сергей, пряча пулю в карман. – Прямо уж весь? Нам бы из дерьма хоть немного вылезти, а не рыпаться бестолково. Пошла у молодежи новая мода – на Америку бочку катить. Мол, там они плохие, а тут вообще… От ума ли такая мода? У Америки учиться надо! Причем всему, чему только можно. Они ведь нас по всем статьям обошли! Одежду они нам шьют, машины нам делают, компьютеры эти… У них дети чуть ли не с пеленок во всей этой технике разбираются, с пяти лет в Интернете мультики смотрят.
– Ну… – Эдик качнул головой. – Не только мультики, надо сказать. Всему без разбору я ни у кого бы учиться не стал. А тем более детишек учить. Пусть сами выбирают свой путь.
– Выбрали уже… – махнул рукой Сергей, направляясь к «уазику». – Теперь живем, как в яме с дерьмом, и выхода не предвидится. Знаете, на кого похожи наши тинейджеры, взявшие моду хаять Америку? На Моську, что лает на слона. Тяв, тяв… А у самих в карманах ветер… Да и в голове тоже. Вон, поглядите – вся Европа уже американизируется! Одни мы в хвосте.
– Ладно, поехали в управу… – хмуро прервал его Эдик, открывая заднюю дверцу «уазика». – Садитесь, Владислав Петрович.
Они уселись на потертые кресла, а Сергей, впрыгнув на сиденье водителя, нервно повернул ключ зажигания. Двигатель затрясся, как старая кофемолка, фыркнул, под днищем что-то стрельнуло, и лишь потом мотор завелся, чихая и кашляя на каждом такте. Сергей сплюнул в окно и со скрежетом вогнал первую передачу.
– Чтоб его… – ругнулся он. – Старая кастрюля… Ну разве не пример? Они там на «джипах-чероки» разъезжают, а мы в этих душегубках… Нет уж! Если вдруг когда-нибудь начнется война с Америкой, так я первым сдамся в плен. На фиг! Надоело все хуже горькой редьки.
Машина тронулась нервным рывком, между ногами оперативников перекатилась пустая бутылка из-под пепси, а под водительским креслом брякнула облупленная жестяная канистра. Но Владислав Петрович успел ухватиться за матерчатую петлю над дверцей.
– Как-то позорно звучит – плен, – пожал он плечами. – Не кажется?
– Господи… – устало покачал головой лейтенант. – Что значит – позорно? Вы, извините, представитель старого поколения, которое ещё помнит ужасы войны. Это таким, как вы, сталинская пропаганда вдалбливала совершенно ужасные «истины», что лучше умереть, чем сдаться.
Сергей вывернул на главную улицу и, включив мигалку, поддал газу.
– Умереть… Вслушайтесь в само слово! – взволнованно продолжил он. – Жуть! Это и говорит о нашей ненормальности, неужели не ясно? Готовы умереть за родину, за идею, за вообще непонятную честь, словно дикари-самураи во временем затёртых веках. Мы тут все психи… В большей или меньшей степени. Да и от таких условий свихнуться немудрено. А вот американцы совершенно нормальны, для них человеческая жизнь бесценна, Они и во Вьетнаме, и в других заварушках запросто сдавались в плен, их потом освобождали и никто даже не думал судить. А у нас по десять лет несчастным давали. В лучшем случае! Не пойму только, зачем они возвращались на эту поганую родину?
– Открой ветровик… – попросил его Эдик. – Жарко, спасу нет. И заканчивай свои проповеди, лейтенант. Не знаю почему, но они меня злят. Вроде слова все правильные, а внутри аж клокочет.
– Вы просто привыкли к тому, что американец – враг, – скривился Сергей. – И что идеология их нам чужда. Ни фига! Их идеология создала и распространяет по свету общечеловеческие ценности.
– Какие? – не выдержал такого напора Владислав Петрович.
– Ну… – Сергей немного замялся. – Понятие о бесценности человеческой жизни в первую очередь… Потом понятие о том, что никто лучше тебя самого тебе не поможет. Вообще, они все умеют упростить до нормальности. И подставить под это идеологическую базу. Мы тут усираемся, создаем какую-то маразматическую мораль, основанную на чести, достоинстве и прочем, чего сами себе объяснить не можем. А они всю мораль упростили до Фрейда. И разве не правы? Человек – это просто разумный зверь. Из этого и надо исходить, они из этого и исходят. Материальный достаток – основа благополучия. Разве с этим поспоришь? У них вся мораль идет от простого и понятного доллара, а у нас от каких-то заоблачных сфер. Идиотизм…
Он вырулил на брусчатку и, придавив скрипучий тормоз, начал спускаться с крутой горы.
Эдик, нахмурясь, глядел в окно, а Владислав Петрович пытался обдумать сказанное. Мальчишеский бред, конечно… Юношеский максимализм. Поиски истины. Все мы проходили через это. Но у нас была своя истина, а у них своя. Мораль, упрощенная до доллара. Первое слово, которое просится на язык в данном случае, – это примитивизм. Но они его не боятся. Они на сто процентов уверены, что не стоит ничего усложнять, что мир прост и предсказуем, как стакан воды. Нужно лишь подойти и выпить его одним глотком.