Рарок
Шрифт:
– Да, Найрад, мы слушаем тебя, – Ружана сплела руки в замок.
– Если не говорить вашему сыну о том, что он и есть Рарок из Последнего предсказания, я думаю, ему будет проще жить в нашем мире. Не стоит больше говорить об этом ни с кем. Если мы принимаем этого малыша, как своего, то и относиться к нему стоит так же, как и ко всем остальным детям. Все бруши Большой Ивы поддержат вас. Не могу этого сказать о мастерах Скал Кара, но …. – Найрад вздохнул.
– А что мастера? Ты разговаривал с ними о нашем малыше? Что они сказали? – встревожился Буда.
– Конечно, я разговаривал… Последние лет пятьсот, Буда, – сверкнул глазами Найрад, – Последнее предсказание – это тебе не шутки, как ты полагаешь?
Буда опустил голову. Не по себе ему было опять. Когда же это всё прекратится, а? Почему он должен был опять себя чувствовать виноватым из-за того, что именно в его семье родился Рарок?
– В общем, – продолжал Найрад, – мой брат и старший Рах Вострогор велел мне избавиться от… – он замялся, – от опасности, угрожающей всем брушам… И я должен слушаться его… Но Вострогор не захотел, чтобы наши племена собирались на одном совете, и предоставил окончательное решение принимать нам. Мы приняли решение, за которое теперь я несу ответственность, и я должен всё время быть начеку, Вы понимаете меня?
Ружана сдержанно кивнула.
– Потому что если мой брат прав, то однажды мне придётся… сделать то, чего я очень не хочу…Сердце моё стариковское противится…
Найрад замолчал.
– Хорошо, что твоё сердце противится, Найрад, хвала Матери-Природе, – сказала Ружана, глянув на старика широко раскрытыми глазами.
Все замолчали. Слышен был только треск горящих поленьев в очаге. Но тишина была напряженная, недосказанная, неуютная. Ружана и Буда всё ещё стояли у входа в гостиную, сжимая руки друг друга. Найрад снова заговорил:
– Так вот… Я думаю, будет хорошо, если никто не станет говорить пареньку о том, кто он…
– Но как же это возможно? – всплеснул руками Буда, – всем детям говорят о том, какие у них дары, и это помогает дарам раскрыться в нужное время…
– Вот именно, – согласился Найрад, – до двенадцати лет ни один маленький бруш не интересуется своим даром, у него и без того хлопот хватает: шалить, играть, мешать взрослым работать… – Найрад хмыкнул своей шутке и ждал, что Буда и Ружана тоже улыбнутся. Но они не улыбнулись.
– Как только он узнает, кто он… Я не хочу пугать вас, но понимание того, кто ты есть, – прекрасная почва для развития дара. Не думаю, что Рарок будет исключением…
– Я не буду говорить ему, – решительно сказала Ружана, взяв своего мужа за руку, – он ничего не узнает, даже если будет расспрашивать… Я переведу разговор на другую тему, придумаю что-нибудь… Если это даёт надежду, я готова сделать всё, что потребуется.
Буда накрыл своей рукой руку жены и, словно обращаясь только к ней, сказал:
– А что если нам и вовсе сказать ему, когда придёт время, что у него есть обычный созидательный дар… ну, придумаем что-нибудь, не знаю… Допустим, скажем ему, что он повар… Или нет, скажем ему, что он пекарь, как я!
Буда очень обрадовался этой мысли.
– Ничего из этого хорошего не выйдет, – осёк его Найрад. Он передвинул посох поближе, чтобы опереться на него обеими руками, будто готовясь уже встать и уйти, но продолжал сидеть. Найрад смотрел на пекаря исподлобья.
– Плохая идея, Буда. Вспомни себя, когда ты был годуном, и когда начал проявляться твой дар. Что ты почувствовал, когда тебе сообщили, что у тебя дар пекаря.
– Я очень обрадовался! – воскликнул Буда.
– Так, а ещё… Что ты делать стал? – настаивал Найрад.
– Ещё… – Буда почесал затылок, – ещё я… да, ничего, просто я стал сразу пробовать печь, и у меня стали получаться булочки, хлеб…
– Вот именно, Буда, у тебя стали получаться булочки, потому что от рождения ты наделён именно этим и никаким другим из всех даров Ивар! – Найрад наконец встал, – А если ты скажешь, что дар пекаря есть у того, у кого этого дара вовсе нет…
– Ничего не выйдет, – покачала головой Ружана, – Найрад прав, мы просто не должны говорить ему, и всё. Так долго, насколько хватит сил…
– А может быть хватит нам волноваться, а? Это ж всё будет только через двенадцать лет и не раньше! Я думаю, мы можем вполне забыть об этой проблеме и жить спокойно. А там видно будет, – Буда уже очень хотел, чтобы Найрад наконец ушёл, и они легли спать. Денёк-то выдался не из лёгких…
– Да, пока вы можете и не думать, и не переживать, – Найрад, понимая, что ему тут уже скоро будут совсем не рады, направился медленными и тяжёлыми стариковскими шагами к выходу, – Но время придёт, мои вы дорогие бруши, – покачал он головой, – Моя первая тысяча лет уже на исходе… И пролетели эти годы молниеносно… промчались так быстро, что… – Найрад на мгновение остановился и замолчал.
– Не беспокойся, Найрад, – Ружана подошла к старику и взяла его под локоть, – мы сделаем всё, как ты сказал… Мы не станем говорить ему…
– Хорошо, мать Ружана, – Найрад пристально посмотрел на неё, – я слышу тебя. Я верю тебе.
Затем Найрад перешагнул порог, и за ним тут же закрыли дверь.
Он оглянулся через плечо.
– Именно ты и скажешь ему всё, Ружана… Любящее родительское сердце, взирающее на любимое дитя – всё одно, что воск у самого пламени свечи – мягко и податливо… Что-то будет, когда пламя перестанет греть…
И Найрад отправился к библиотеке.
***
– …Они «умилялись малышу» на совете племени Большой Ивы? Как ты мог допустить это, мой неразумный младший Рах! – Вострогор был вне себя, – Такого я от тебя не ожидал! Я никак не могу понять, – Вострогор принялся ходить кругами по гостиной, и шлейф его тяжёлого плаща будто исподволь тянулся за ним по гладким камням, как сытая, ленивая, толстая змея – …Когда выбирали Раха, который бы захотел уйти к земледельцам, я ужасно удивился, что ты, мой брат, вызвался отправиться к ним! И вот теперь мой брат снова поразил меня в самое сердце… Как? Как ты позволил им это? Для чего ты послан к ним? Кто кем управляет? Ты – ими или они – тобой?