Расчет или страсть?

Джордан Софи

– Я боюсь причинить тебе боль…

– Хит, – простонала она, инстинктивно раскрываясь и поднимая бедра, чтобы глубже принять его.

Он сдавленно крикнул.

– Порция, – пробормотал он, обдавая горячим дыханием ее горло. – Ты не знаешь…

Порция мотнула головой из стороны в сторону. Там, внизу, у нее все горело, она не могла терпеть, она хотела его всего.

Она отпустила его плечи и провела ладонями по его спине вниз, сжала ягодицы обеими руками, привлекая к себе. Она не принадлежала себе – она вся была во власти инстинкта.

Крики их смешались, заставив вибрировать воздух: его – ликующий, ее – крик боли

и наслаждения. Теперь, когда барьер был преодолен, она испытала невероятное ощущение единения.

Он крепко прижимался к ней всем телом, и эта тяжесть одновременно и возбуждала, и дарила комфорт.

– Порция? – с судорожным вздохом прошептал он ей на ухо. Он обнял ее нежно, словно она была каким-то хрупким таинственным существом, способным исчезнуть в любой миг.

Она не ответила – не могла. Была способна лишь двигаться, извиваться под ним. Вращая бедрами, она сжала внутренние мышцы. Она крепко держала его в себе, и тело ее молило о большем, молило потушить тот невероятный пожар, что он разжег в ней.

– О Господи, – простонал он и начал движение: сначала вышел из нее почти целиком, а потом толчком вошел в нее. Наслаждение, не сравнимое по своей остроте ни с чем, что она испытывала раньше, охватило ее, когда он повторил это действие, затем снова и снова. Он раз за разом вколачивал в нее себя, крепко удерживая за бедра, не давая увернуться от его любовного натиска, накачивая ее наслаждением, пока оно не переполнило ее и не хлынуло через край.

Он сделал еще несколько неистовых толчков, и звук, рожденный яростным контактом их тел, эти влажные шлепки, возбуждал ее на самом глубинном, животном уровне. Коротко вскрикнув, он вышел из нее, оставив после себя странную пустоту.

Длинные темные волосы его упали ему на глаза, но ей так хотелось увидеть их выражение. Ей так хотелось прочесть в них правду – то, что он на самом деле чувствовал, понять, как у него хватило прозорливости выйти из нее в самый разгар страсти.

Внезапно он поднял взгляд, убрал с лица волосы. Его взгляд пригвоздил ее к месту. И там, в глубине его глаз, она увидел то, что никогда не даст им быть вместе. Довлело ли над ним проклятие рода или что-то иное, но она вдруг почувствовала, что он никогда не позволит ей овладеть его сердцем. Граф Мортон запретил себе любить. Ее или любую другую женщину. И она лишь терзала себя, надеясь на иное.

Она опустила взгляд. Он не должен увидеть ее боль, невыразимую, безрассудную боль, что когтями впилась в ее сердце, и едва не вскрикнула, когда он лег с ней рядом.

– Что вы делаете?

– Ложусь спать. – Голос его звучал возле самого ее уха, и от его дыхания дрогнули прядки возле щеки.

Он не собирался возвращаться к себе на кровать после того, как получил удовольствие? Мысли ее пребывали в смятении. Зачем он овладел ею? Той самой женщиной, которую подозревал в том, что она хочет женить его на себе? И почему он все еще был здесь? Рядом с ней? Прижимал ее к себе так, словно имел на это полное право, словно здесь, в одной постели с ним, в его объятиях, ей было самое место?

– Спать, – эхом откликнулась она. Каждый нерв в ней натянулся, каждый нерв трепетал, полный жизни. Спать. Сон улетучился, словно облачко дыма.

Ладонь его легла ей на бедро. Он пододвинул ее к себе по-хозяйски, как собственник.

Порция смочила пересохшие губы. Он хотела что-то сказать, притвориться, словно это прикосновение не оказало

на нее никакого действия.

– Завтра, – сказала она, удивившись тому, что голос ее не дрожит, – ваша бабушка создаст нам проблемы.

– А разве она не создает их всегда? – сказал он, уткнувшись губами ей в затылок. От его теплого дыхания в животе ее снова возникло возбуждение.

– Мы пробудем наедине, – сказала она, и голос ее оборвался на высокой ноте в тот момент, когда он слегка прикусил мочку ее уха; желание, горячее и острое, пронзило ее, превращая всю ее в жаркую расплавленную материю, и она с трудом закончила предложение, – всю ночь.

– Да, – выдохнул он голосом теплым, как херес, и поднял голову, чтобы посмотреть на нее, – всю ночь. Волосы упали ему на лицо, создав игру света и теней – как солнечные лучи на подернутой рябью воде.

Рука ее на миг замерла в воздухе, прежде чем она решилась убрать волосы с его лица. Он пристально смотрел на нее сверху, и глаза его были похожи на бездонные черные омуты. Они затягивали ее в себя, грозили поглотить целиком.

– Что мы будем делать? Что мы скажем? – Она чувствовала его напряжение. И ответил он не сразу.

На мгновение ей показалось, что он вообще не будет отвечать либо скажет привычные ей оскорбительные слова.

И когда он заговорил, голос его очень мало напоминал тот, с чувственной хрипотцой, что она слышана всего мгновение назад. В этом голосе звучала железная решимость и серьезность.

– Ничего. Ничего не изменилось. Я знаю, почему ты приехала сюда, Порция. Я знаю, чего ты ожидаешь. – Она открыла рот, чтобы возразить ему, но он приложил палец к ее губам, заставив ее замолчать одним легчайшим прикосновением. – И я знаю, что означает то, что мы сделали, – продолжил он. – Но я не могу жениться. Ни на тебе, ни на какой другой женщине.

«Ничего не изменилось». Слова его эхом отозвались в ее сердце. И она вынуждена была признаться себе, что где-то в глубине души она хотела бы, чтобы случилось иначе, чтобы он изменился. Но… он никогда не женится. Не женится, потому что считает, что он обречен стать безумцем. Он закрыл свое сердце для любви.

– Ты можешь это принять? – Он с прожигающей пристальностью смотрел ей в глаза. Он требовал, чтобы она поняла. И она понимала. Ему не стоило опасаться того, что она закатит ему истерику, что она станет настаивать на том, чтобы он поступил по чести и женился на ней. Она докажет ему, что не собиралась склонять его к браку с самого начала. Она отпустит его, даже если при этом сердце ее истечет кровью.

– Конечно, – ответила она с деланной легкостью, в то время как сердце ее превратилось в тяжелый камень. – Я не хочу замуж.

Лицо его приняло настороженное выражение. Он не знал, как реагировать.

«Я не хочу замуж». Это правда. Замуж она не хотела. Она никогда не станет ничьей женой. Так почему эти слова встали у нее костью в горле? Одна ночь в его объятиях не могла свернуть ее с единственной поставленной цели. Она хотела независимости, она мечтала жить за границей, она мечтала попасть в Афины и много раз видела себя во сне стоящей у Парфенона. Она хотела увидеть его собственными глазами и воочию убедиться, что легендарный храм на самом деле так великолепен, как его описывают в книгах. Она жаждала той свободы, какой наслаждалась ее мать. Свободы, а не ночей, полных страсти, в объятиях мужчины, способного повергнуть в прах ее волю.