Расчет пулей
Шрифт:
Эта молодая женщина делала с ним, что хотела, а он безропотно подчинялся и не мог ей ни в чем отказать.
На работе неистовствовал, стараясь утвердиться, с подчиненных снимал стружку. Человеческую жизнь и судьбу не ставил ни в грош. Во время допросов частенько пускал в ход кулаки, за что получил у арестантов прозвище Лютый. А дома был тише воды, ниже травы и старался уловить любое желание своей ненаглядной.
Алена потребовала для дачи дорогущий гарнитур, и Андрей Алексеевич дал команду разыскать и доставить. Деньги для него не имели значения. Важно было, чтобы жена осталась довольна. Слыша, как она распоряжается на участке и командует рабочими, Андрей Алексеевич приходил постепенно в благодушное настроение.
По приказу Игнатова он показал горбоносому Борцу, кто хозяин в этом мире. И завтра должен был получить свой законный миллион. Конечно, можно было не шевелиться еще долго. Но у Игнатова возникли подозрения по поводу Борца.
А нюх у него был изумительный, как и внутреннее зрение, — на метр под землей видел. «Они» еще попросят его вернуться обратно. Таких ухватистых спецов на все министерство — раз-два и обчелся.
К числу ухватистых Андрей Алексеевич относил и себя. Даром, что ли, его не только арестанты, но уже и сослуживцы называют Лютым. Сам себя он назвал бы Отважным. Сколько бандитских разборок он пресекал, скольких преследовал! При этом почему-то количество бандитов не только не уменьшалось, а, наоборот, росло. Но он работал с упоением, не слишком отдавая себе в этом отчет.
Когда же начался передел, когда вдруг он с внезапным бессилием увидел, что мимо скользят несметные богатства, не задевая и не одаривая его, на Андрея Алексеевича напал столбняк. Он оцепенел, потом начал злиться. И стал хапать подвернувшуюся деньгу сперва пугливо и осторожно, потом нагло, ухватисто, со все большим и большим остервенением. А потом уже не мог в себе узнать того озорного паренька, который со слезами на глазах слушал гимн на выпуске из училища.
С грохотом въехавшая на участок машина свалила доски. Андрей Алексеевич вновь увидел молодую жену, хозяйку этого разросшегося бунгало.
Поднявшись на террасу, Алена прошла в дом быстрым энергичным шагом. Полосатая трикотажная юбка распахнулась до середины обнаженного бедра.
Затем в комнате послышался крик. Раздраженная Алена появилась в дверном проеме и выпихнула ногой низкий столик на колесиках, который еще недавно так ей нравился. Сейчас одно колесо у него было сломано и болталось на каком-то гвозде.
— Вот она, твоя мебель! Месяц не прослужила. Сколько раз говорю, не покупай ничего без меня!
Пока Гончар соображал, столик, катившийся от сильного толчка, перевернулся. Одна деталь привлекла внимание Алены и его самого.
— Это что? — вскричала жена.
Под крышкой, в центре столика была приклеена какая-то пластмассовая деталь. Гончар сковырнул ножом клейкую ленту. Под ней оказался маленький обыкновенный «жучок».
Гончар был ошеломлен, поняв, что его разговоры прослушивались, по крайней мере, неделю. Столик был куплен недавно. Значит, были зафиксированы визит Игнатова и его рассуждения насчет украденной европейской валюты? Его указания Борцу и Руднику тоже перестали быть тайной?
По мере того как эти соображения приходили на ум, Андрей Алексеевич делался белым как мел. Даже Алена испугалась.
— Давай простимся, — просто сказал он.
— Да что случилось?
Не в силах что-либо вымолвить, он показал ей «жучок».
Она не поняла. И Андрей Алексеевич не стал объяснять. Но когда, на ночь глядя, к дому подъехала милицейская «Волга» и из нее вышел Грязнов в сопровождении двух человек, Гончару не надо было объяснять, зачем тот пожаловал. Андрей Алексеевич сделал два шага по террасе и без сил упал в кресло.
Глава 42 «Быстрый финиш»
«Ил-62» мягко приземлился и затрясся на бетонных плитах взлетной полосы, постепенно смиряя свой бег и успокаиваясь. Огни на табло, запрещающие курить и передвигаться по салону, погасли. Невидимая бортпроводница по селекторной связи поздравила всех с окончанием рейса, и пассажиры потянулись к выходу.
Одна стюардесса была красавицей, цветущей, рослой. Ее напарница, напротив, маленькая, неказистая, бледная. «Кто же нас поздравлял с окончанием рейса? Красивая или неказистая?» — думал Игнатов, чтобы занять свои мозги, пока бестолковая очередь, дергаясь и замирая, совершала свое движение к открытому самолетному люку.
Наконец вышли последние пассажиры. Из прохладного салона, еще насыщенного студеным воздухом из кондиционера, они шагнули в сияющую светом и раскаленную солнцем печь. Каждый пассажир, слегка ошарашенный, останавливался на выходе, чтобы перевести дыхание и привыкнуть. Игнатов оглянулся на пустой салон. Проводницы-красавицы не было. Он подумал, что при его прежних возможностях ничего не стоило разыскать ее в Москве. Но какое-то внутреннее чутье подсказывало ему, что в Москву он больше не вернется. А если приедет, то на очень короткий срок для завершения визовых и валютных дел. Нужен был новый качественный скачок, выход на зарубежный игорный бизнес, а еще лучше — наркобизнес. Чтобы основать и закрепить в России собственную олигархическую династию, нужны были деньги, много денег. Чтобы потомки наращивали финансовую мощь клана и добрым словом вспоминали его основателя.
В Праге у него была назначена встреча с одним из магнатов подпольного бизнеса, оговорено время и место беседы. Номера заказаны в той же фешенебельной гостинице, где жил магнат. Рудника, как личного телохранителя, Игнатов оставил при себе.
Маленький серый человечек семенил рядом, и свысока Игнатов посматривал иногда на его лысеющую макушку. «Вот ведь, вместе начинали, — подумал вдруг Игнатов. — И он мог стать уже генералом, если бы не характер. Вернее, если бы не случайность, обнаружившая излишества в характере. Собственного сотрудника, капитана, он приковал наручниками к батарее и пытал раскаленным паяльником, как самый заправский палач. Капитан тот утаил большую часть взятки. Казалось бы, ничего особенного. Но были и другие случаи. В конце концов все всплыло. Какие разные судьбы, разные жизни. Интересно, задумывается ли он об этом?»
Рудник казался оживленным и явно радовался тому, что Игнатов взял его с собой в Чехию.
— Хоть и говорят: курица — не птица, Болгария не заграница, а как ни верти, и Болгария заграница, и Чехия, — сказал он Игнатову, когда они шли от самолета к зданию пражского аэропорта. — Другая публика, другой менталитет. Европа!
Игнатов ничего не ответил, обдумывая предстоящие визиты и саму неожиданно свалившуюся возможность побывать в Праге. Ему давно казалось, что какая-то сила его ведет. Без этой силы он так и остался бы, как Гончар, в полковничьем звании. Или того хуже, как Рудник. Тот ведь тоже рассчитывал на многое. Но, не получая этого «многого», неистовствовал и рвал постромки.