Расёмон – ворота смерти
Шрифт:
От этих самых ворот, носивших название Сузакумон, начиналась улица Сузаку, тянувшаяся до громадных двухэтажных ворот Расёмон — южного въезда в столицу. На всем своем протяжении широченная улица Сузаку, разделенная посередине водным каналом, была обсажена ивовыми деревьями. По этой главной артерии города весь день в обоих направлениях двигалось огромное количество людей, местных жителей и приезжих, знати и простолюдинов, пеших, конных и в повозках, запряженных быками. Акитада считал эту улицу самой красивой на всем белом свете.
На западной
Дворцы и усадьбы гибли от огня или рушились, а в домах победнее селился всякий сброд. Лишь буйная зелень по-прежнему заполоняла эти пустынные дебри, где несколько оставшихся еще здесь родовитых семей вроде Хирата вели тихую, уединенную жизнь.
Шагая по здешним улицам, иногда разделенным посередине водными каналами, чьи берега соединялись деревянными мостиками, Акитада заметил, что еще несколько домов опустели с тех пор, как он проходил здесь последний раз. Акитада задумался, безопасно ли оставаться Тамако одной, когда ее отец уходит на занятия в университет.
К своему облегчению, он обнаружил, что усадьба Хираты совсем не изменилась — все те же крепкие стены, все те же гигантские ивы у деревянных ворот. Из-за стен веяло ароматом цветущей глицинии. С чувством, будто он возвращается домой, Акитада глянул на тщательно начищенную табличку на воротах: «Одинокое пристанище в ивах».
Согбенный, седовласый слуга открыл ворота, приветствуя широкой беззубой улыбкой.
— Молодой хозяин Акитада! Добро пожаловать! Входите! Входите!
— Сабуро! Рад видеть тебя. Как поживаешь? Как здоровье?
— Какое там здоровье! Вот спина все время ноет, и ноги почти совсем не гнутся. Да к тому же глуховат я стал. — Потрогав поочередно все свои болезненные места, старик снова расплылся в улыбке. — Только умирать я пока не собираюсь. Да и не так уж плохи мои дела — никто не мог бы пожелать себе лучшей жизни, чем моя. А тут еще такая радость — вы к нам пожаловали. Вы теперь такой известный человек!
— Брось, Сабуро, какой там известный! Но за добрые слова спасибо. Как профессор?
— У него все хорошо, молодой хозяин Акитада. Он ждет вас в своем кабинете. Только молодая госпожа просила, чтобы вы сначала поговорили с ней. Она сейчас в саду.
Ступая по замшелым каменным плитам, Акитада все еще радовался сердечному приветствию, коим встретил его слуга. Старик
Обогнув угол дома, Акитада увидел среди цветущих кустов хрупкую стройную фигурку девушки и радостно окликнул ее:
— Добрый вечер, сестричка!
Тамако повернулась, их глаза встретились. На мгновение ее милое личико омрачилось грустью, но она тут же улыбнулась и бросилась к нему навстречу.
— Милый друг! Добро пожаловать домой! Мы так рады твоему приходу! А какой ты стал известный и такой красивый в этом дорогом кимоно! — Подбежав, она взяла его за руки и заулыбалась.
Акитада был так удивлен, что даже растерялся. Тамако стала такой очаровательной — утонченное личико, нежная шея, изящная фигура.
— Почему же ты до сих пор не замужем? — внезапно спросил он.
Она отпустила его руки и отвернулась, потом тихо проговорила:
— Видимо, еще не встретила своего счастья. Но и ты, я слышала, тоже пока не женился. — И, снова улыбнувшись, Тамако прибавила: — Пойдем к нашему дереву? Я хочу кое о чем попросить тебя, пока ты не встретился с отцом. А потом мне нужно будет распорядиться насчет ужина и переодеться.
Пока они шли, Акитада заметил, что на ней строгое синее хлопчатое кимоно, подвязанное широким поясом-оби с белым узорчатым рисунком. Этот наряд очень украшал Тамако, и Акитада не преминул сообщить ей об этом.
Покраснев от смущения и улыбаясь, она поблагодарила его.
— Ну вот мы и пришли. — Тамако указала на деревянный настил под горизонтальной шпалерой, увитой плетями цветущей глицинии. Многочисленные грозди пурпурных цветков свисали над их головой из-под густой лиственной крыши.
Акитада огляделся. Все растения вокруг, казалось, вступили в пору цветения. Воздух был напоен их смешанными ароматами и жужжанием пчел. Когда они уселись на циновки, Акитада почувствовал, как его окутал сладкий аромат глицинии, ему показалось, будто он попал в какой-то иной, более совершенный мир, где яркие краски, запахи, пение птиц и жужжание пчел не шли ни в какое сравнение с их жалким и бледным подобием на земле.
— С отцом творится что-то неладное, — сказала Тамако, вернув Акитаду к земной жизни из мира грез.
— Что?
— Не знаю. Он мне ни за что не скажет. Как-то недели две назад он очень поздно вернулся из университета. Отправился прямиком в свой кабинет и провел там всю ночь, расхаживая из угла в угол. На следующее утро вышел бледный и осунувшийся и почти не притронулся к еде. Так ничего и не объяснив, он ушел на работу, и с тех пор это повторяется каждый день. Всякий раз, когда я подхожу к нему с расспросами, он либо утверждает, что у него все в порядке, либо вовсе не хочет разговаривать и просит меня не соваться в его дела. Но ты-то знаешь, как это на него не похоже! — Она устремила на Акитаду молящий взгляд.