Расхитители прииска

Ламур Луис

В своей комнате, расположенной в здании тюрьмы, без сна лежал Вилсон Хойт. Он только что обошел город и убедился, что все в полном порядке, но инстинкт упрямо бил в набат: в безмятежной мгле затаилась беда.

Свою жизнь шериф провел на службе закону. Конечно, в каком бы городе ни занимал он пост, всегда случались нарушения, на которые ему приходилось смотреть сквозь пальцы, потому что общество давало на них свое негласное разрешение. Встречались города, где люди были вооружены, и это считалось в порядке вещей. В обжитой, густонаселенной местности не разрешалось иметь при себе оружие, и он запрещал приезжим появляться вооруженными в черте города.

В его задачу, как понимал ее Вилсон, входило не исправление нравов, а сохранение мира. Дикая пограничная жизнь привела его к одобрению сурового бытия простых людей, и он вмешивался только в тех случаях, если возникала угроза городу и его обитателям. Здесь в обязанности шерифа входило удерживать беспорядок в разумных пределах, предотвращать воровство и убийства, наказывать виновных в преступлениях или покушениях на преступление. В Рафтере допускалось расхищение прииска, это был элемент общественной жизни, поэтому шериф мирился с этим.

Его предупредили, что человек по имени Рэй Холлистер однажды явится сюда и попытается вызвать волнение; ему также сказали, что Холлистер опасен. Вилсон проверил все сведения о нем и выяснил, что ему сообщили правду. Рэй действительно мог стать источником неприятностей.

Но вот теперь откуда-то возник Шевлин и высказал ему все начистоту. Вилсон и сам знал, что пора принимать решение. Расхищение прииска действительно породило проблемы, и зыбкий, до сих пор сохранявшийся в городе мир готов был вот-вот развалиться. Шевлин предложил ему выбор, и Хойт лежал ночью без сна, пытаясь решить, что и как ему делать.

Интуиция, здравый смысл и порядочность говорили, что необходимо прекратить хищение и вернуть золото законным владельцам. Его, конечно, тут же уволят, но такой поворот не особенно волновал. Перед тем как устроиться в Рафтере, он тоже искал работу. Так что ему не привыкать.

В то время как Хойт лежал на кровати и пытался принять решение, Стоув задумчиво жевал погасшую сигару, а за столом у доктора Руперта Клэгга собрались сам доктор с женой и дочерью, Шевлин и Лайна Теннисон. В нескольких милях от них Рыжий подъезжал к Болдер-Спринг, а Гиб Джентри, желая предупредить друга, спешил на участок Берта Перри.

Стоув не предвидел никаких препятствий для осуществления своего плана. Шевлин представляет собой серьезную помеху, но Лон Корт ликвидирует его быстро и тихо. Рэй Холлистер ошивается где-то поблизости, но ранчо его друзей день и ночь находятся под наблюдением, и, где-нибудь объявившись, он тотчас же будет отловлен.

Но сидя один у себя в конторе, Бен не имел никакой возможности узнать о встрече на ранчо «Три Семерки».

Во всех окнах дома горел яркий свет. Холлистер сидел во главе стола.

Ева Бэнкрофт не спускала с него восхищенных глаз, в глубине комнаты маячил Бэбкок. Остальные собравшиеся были владельцами ранчо или их управляющими, и все внимательно слушали Холлистера.

На каменистом склоне горы, в полумиле от дома или чуть дальше, распластавшись на земле, лежал лазутчик Бена Стоува, глядя широко раскрытыми, невидящими глазами в усеянное звездами небо. По внешнему виду он мало чем походил на человека, поскольку его связали веревкой и волокли две с лишним мили по пересеченной местности, покрытой обломками застывшей лавы, заросшей кактусами и прочей колючей растительностью. Сделав дело, Рэй Холлистер сдернул веревку и ускакал. Бэбкок, как более милосердный, на мгновение застыл над человеком, в чьих глазах, обращенных к нему, еще светилось сознание, но полученные раны были несовместимы с жизнью.

— Это не моя идея, — сказал он и, нажав на спусковой крючок, прекратил страдания умирающего.

Всадники прибыли в «Три Семерки» вооруженные револьверами, на седле каждой лошади висел винчестер. Они пришли с готовностью атаковать чудовище, которое подорвало основу их спокойной сельской жизни. Их сжигало одно желание — сровнять с землей прииск, вышвырнуть вон Бена Стоува и его команду. Тогда вода в ручьях снова станет чистой, а скотоводство опять будет основным занятием этих мест.

Собрались в основном люди честные, прямолинейные, уверенные, что их пастбищам грозит запустение, и готовые защитить свой источник жизни единственным известным им способом. Рожденные к жизни, полной насилия, они не одобряли насилия, но были вынуждены применить его против завистливого, злобного фанатика, зубами и когтями цепляющегося за место под солнцем.

За столом, заставленным чайными чашками, друг против друга сидели доктор Руперт Клэгг и Майк Шевлин. С ними были Дотти и Лайна.

Доктор Клэгг, который часто встречал людей, подобных Майку, на Западе, знал, какая сила может в них таиться. Во время редких поездок на Восток его всегда раздражали господа, которые со снисходительной улыбкой говорили о Западе или о том, что они называли «западным мифом». Они не хотели признать, что в основе каждого мифа лежит суровая, жесткая реальность, воплощенная в жизнь людьми поистине героического склада. Те мягкотелые слабаки, что пришли потом, легко отнеслись к вещам, выходившим за пределы их понимания, как к мифам. Но люди, которых знал доктор Клэгг, каждый день своей жизни претворяли подобные мифы в реальность, обычно не отдавая себе в этом отчета, хотя и понимая, что живут не так, как другие.

Доктор Клэгг находился в Додже, когда двадцать восемь охотников на бизонов, выдержав бой у Саманных Стен против тысячи с лишним индейцев, возвратились с победой. Он, как и все на Западе, знал про побег Джона Колтера от индейцев племени черноногих, побег, в сравнении с которым даже Марафон теряет свое величие. Он знал историю Хью Гласса и гризли, историю прорыва Португальца Филлипса сквозь буран и мириады индейцев за помощью для Форт-Карни. Он хорошо знал историю обороны Аламо.

Основания для таких мифов рождались на Западе ежедневно, но в момент рождения событие не было мифом, а только суровой правдой жизни, реальностью как она есть.

Доктор Руперт Клэгг, который являлся живой легендой в большей степени, чем сам об этом подозревал, распознал подобного человека в Майке Шевлине.

— Извините за резкость, — начал Шевлин, — но по-другому не объяснишь. Мэм, — обратился он к Лайме, — я хочу, чтобы вы покинули город. Вы должны уехать отсюда завтра утром первым же дилижансом, не позже. А еще лучше позвольте мне отвезти вас на повозке до рассвета.

— Неужели настолько серьезно? — вмешался Клэгг.

Майк описал ситуацию. Он доложил и о своих шагах в отношении Бена Стоува и Вилсона Хойта.