Раскаяние
Шрифт:
– Только не задерживайся, ладно?
Зиночка вывела мать на улицу и горячо зашептала:
– Мама, зачем ты приехала? Ты хочешь испортить мне жизнь? Я все объяснила Леле в последний свой приезд. Глеб, мой муж, думает, что я сирота. Иначе он никогда бы на мне не женился. Его родителям не нужна моя нищая родня. Прости меня, если сможешь, но у меня одна жизнь, и я не хочу ее прожить в вечной нужде. Уезжай, пожалуйста! Мне нужно идти, меня ждет Глеб.
И она, оставив мать, стремительно убежала. Агафья Лукинична ничего не сумела ей сказать или остановить. В глазах у нее потемнело,
– Женщина, вам плохо? Вызвать скорую?
– Не нужно, спасибо. Я сейчас пойду, мне нужно на вокзал.
– На какой вокзал вам нужно? Вы идти можете?
– Мне на Курский вокзал. Я сейчас встану и пойду, - засуетилась она, но ноги предательски задрожали, и она опять опустилась на скамейку.
– Давайте, я вам помогу. Вам нельзя сидеть, вечера становятся прохладными. Можно простудиться.
Только тут Агафья Лукинична посмотрела на говорившего. Это был мужчина лет пятидесяти благообразного вида, и она смутилась от своей беспомощности и слабости:
– Не беспокойтесь, я сама доберусь.
– Не могу не беспокоиться. Не возражайте! У меня неподалеку припаркована "Победа", я быстро вас домчу до вокзала.
Он подвел ее к машине и распахнул дверцу:
– Садитесь, пожалуйста!
Агафья Лукинична первый раз в жизни видела такую роскошную машину и слегка оробела.
– Садитесь, садитесь! Давайте ваш узел, мы его положим на заднее сиденье. Так что у вас случилось, голубушка? На вас лица нет.
– Ничего не случилось. Просто закружилась голова. Приехала к подруге, а она уехала буквально на днях к родне в гости, и мы разминулись. Вот от огорчения и закружилась голова, - на ходу придумала Агафья Лукинична.
– Так вы Москвы не видели совсем? Это несправедливо. Хотите, я покажу вам столицу?
– Нет, спасибо. Если можно, отвезите меня на вокзал, - робко попросила она.
– Хорошо, на вокзал, так на вокзал. А, кстати, вы сегодня обедали? А то я голодный, как волк. Здесь неподалеку есть приличное кафе, не составите мне компанию?
Агафья Лукинична смутилась окончательно:
– Прошу вас, не беспокойтесь! Я не хочу есть.
– Кстати, я вам не представился. Викентий Львович, а как вас звать, величать?
– Агафья Лукинична.
– Так вот, уважаемая Агафья Лукинична: у вас голова закружилась от голода. Ведь вы утром приехали в Москву?
– Утром, - пролепетала она в ответ.
Никогда в жизни она не была в подобной ситуации. Ей хотелось остаться одной, забиться куда-нибудь в угол и ни с кем не говорить. Как можно объяснить кому-то, что от нее отказалась дочь, любимая дочь, на которую она возлагала столько надежд? Как выразить в словах ту душевную боль, что терзала ее и рвала сердце на части? А этот Викентий Львович своим участием делает ее муку еще более невыносимой. Родная дочь постыдилась своей матери, не нашла для нее ни одного доброго слова, прогнала ее, словно приблудную собачонку. А совершенно чужой человек проявляет к ней участие, возится с ней и, похоже, делает все это искренне и от чистого сердца.
– Вот видите, уважаемая: вы приехали утром, а сейчас уже вечер. Нет, я не отпущу вас хотя бы без легкого ужина. Я вас приглашаю и прошу составить мне компанию. Знаете, нет ничего печальнее, чем ужин в одиночестве. А мне последнее время все чаще приходится довольствоваться собственным обществом. Дети выросли и разлетелись по сторонам, а жена ушла к другому.
Да, вы я вижу, меня не слушаете.
– Извините, я просто не знаю, что нужно говорить в подобных случаях. Я сегодня плохой компаньон и собеседник. Отвезите меня все же на вокзал, я хочу сегодня же уехать домой. Там меня ждут дети, мои дети.
– И много их у вас?
– Четверо: три девочки и мальчик.
– Вы счастливая женщина! Вам есть ради чего жить. Вот и ваш вокзал. Пойдемте, я провожу вас до касс.
– Не нужно, - слабо запротестовала она.
Но Викентий Львович уже подхватил ее узел и решительно направился к зданию вокзала. У касс было многолюдно, но он подошел к окошечку брони и, предъявив кассиру свое удостоверение, приобрел билет для Агафьи Лукиничны. Он все же уговорил ее в привокзальном буфете съесть булочку с чаем, потом проводил ее до вагона. Прощаясь с ним, она сказала:
– Спасибо вам, Викентий Львович, за ваше участие и доброту. Я этого никогда не забуду. Вы даже не представляете, как много вы для меня сегодня сделали. Прощайте!
До самой своей станции она не сомкнула глаз, в который раз прокручивая в голове свою встречу с Зиночкой, пытаясь снова и снова понять, когда и почему в дочери проросли ростки эгоизма, почему она не разглядела их раньше. Сердце ныло и щемило от незаслуженной обиды. Она все годы все, что могла, вкладывала в старшую дочь, обделяя частенько младших детей, чтобы та в будущем стала ей подспорьем в воспитании сестер и брата. А вышло так, что она взрастила неблагодарную эгоистку, которая ради своего благополучия легко отказалась от матери и самых близких людей. А ведь Леля предупреждала ее, но она не поверила дочери.
Домой Агафья Лукинична еле добрела, поминутно останавливаясь, чтобы унять сильное сердцебиение. Дома силы покинули ее, и она потеряла сознание. Хорошо, что дома были все дети, которые вызвали скорую помощь. Врач сделала укол и предложила Агафье Лукиничне госпитализацию, но она отказалась. Уезжая, врач рекомендовала непременно вызвать участкового врача. Леля подсела к матери на кровать и участливо спросила:
– Мама, что для тебя сделать? Я сейчас схожу в поликлинику и вызову доктора. Ты хочешь есть? У нас сварена картошка, я сейчас подогрею.
– Не нужно, дочка. Посиди со мной. Ты была права: мне не следовало ездить в Москву.
– Ты видела Зину?
– Видела. Она от нас отказалась. Что ж, это ее выбор. А нам нужно жить дальше. Вот только я у вас стала беспомощной.
– Ничего, мамочка. Ты не переживай. Я в этом году заканчиваю семилетку и затем поступлю в ФЗО при заводе.
– Нет, нет, я не могу допустить, чтобы ты бросила школу!
– взволновалась Агафья Лукинична.
– А я и не собираюсь бросать школу, буду учиться в вечерней. Зато у меня вскоре будет заработок, и тебе будет полегче.