Раскинулось море широко
Шрифт:
А здесь, в этой вонючей Москве, впервые удалось заработать реальные деньги, причём даже не утруждая… нет, рука была всё-же занята – писала много букв…
«Э-э, я старался, да?»
«Стараться мало! Надо понимать, что ты пишешь… вот даже название статьи – „Виленский pogrom“… для иностранного заказч… то есть читателя – это самое то, но нашу „Новую Газету“ читают по преимуществу местные го… то есть интеллигенты! А, быть может, она попадёт в руки и русским… тьфу на них! И что они подумают? „Наконец-то! Началось!“ – вот что они подумают, тьфу на них ещё
Нет, исправим на „Виленскую резню“…
Далее… вот ты пишешь, что Мишка Топтыгин заехал в Вильно проездом из Беловежья, где вершил свои чёрные дела, после того, как местные гимназисты дали приветственную телеграмму Микадо по поводу уничтожения доблестным Японским Флотом противного „Варяга“… после того – ещё не вследствие того!
Исправим – специально приехал для того, чтобы расправиться со свободолюбивыми юношами, из-за своей врождённой злобности! Должны поверить… публика-дура!
Далее… что значит – гимназисты призывали к свержению существующего политического строя и революции? А к чему же им ещё призывать? Исправим – провозглашали идеи справедливости, нет – Справедливости и Свободы… нет, святые идеалы Свободы! Вот как текст-то заиграл…
Смотрим дальше… что значит гимназисты, не смотря на то, что давали присягу Царю… так, царь с маленькой буквы… и что такое присяга? Мало кто её не давал! И что, обязательно соблюдать все обязательства? Хе-хе… это что, я должен буду своим авторам ещё и гонорары пла… нет, про присягу вычеркнем!
Ну, а дальше? Нет, то что сослали (поправим – бессрочно сослали) в места не столь отдалённые – это хорошо, это верно… но вот то, что гимназисты будут работать в уездных городках исключительно золотарями, а гимназистки – портомойками в гошпиталях… это слабо… напишем, что гимназистов заковали в кандалы и бросили в глубины сибирских рудников, а всех гимназисток определили в казённые дома терпимости… что значит – нет казённых? Для них специально учредят… и ещё всех гимназисток изнасиловали! Два раза! Черенком от лопаты! От большой совковой лопаты!
И потом… к чему ты призываешь в конце? Что значит – пассивное сопротивление… привык там у себя в Тифлисе, пассивный ты мой! Нет, самое активное! Убивать русских собак! Травить их крысиным ядом, плескать в лицо кислотой, обваривать кипятком, стрелять им в спину…
Кто там, Лизонька?»
– «К Вам, барин… по важному делу!» – горничная в изящной наколке, с чёрным галстучком -бантиком на белой шейке, белозубо улыбнулась и сделала кокетливый книксен…
«Не видишь, дура – я занят… впрочем, не надувай губки, дурёха… дурочка… экая ты шалунья… ну, проси…»
Швыдкий, как жаба, расплылся в широком вольтеровском кресле… приятно, когда к тебе приходят с поклоном! Эх, жил бы он в благословенное время Александра Павловича! Имел бы «подмосковную», сотню «ля мюжик», порол бы их по субботам, завёл бы себе гарем…
В дверях смушённо мялся представитель трудового, угнетаемого народа – со свежим номером «Новой Газеты» в мозолистых руках…
«Ваше степенство – я извиняюсь, это Ваша газета?»
«Да, и
«А это – действительно Вы редактор?» – с сомнением в голосе спросил мастеровой.
«А что, не похож? Да, я Главный редактор… а в чём дело?»
«И это действительно Вы написали?» – мастеровой развернул нУмер и показал Швыдкову на редакционную статью «Позор России – пьянство, тупость и разврат». Да, это был маленький chef-d'oeuvre – статья неопровержимо доказывала, что русским свиньям не место в просвещённой Европе…
Швыдкий гордо кивнул головой…
Мастеровой построжел лицом и, обернувшись в коридор, позвал:«Без ошибок, туда пришли, куда надо! Заходи, ребята!»
В комнату вошли несколько плечистых парней, самого пролетарского вида – но с очень умными и и очень серьёзными лицами… не говоря дурного слова, они обогнули стол с обеих сторон, подняли вцепившегося в подлокотники Швыдкова вместе с креслом – и так же, вместе с мягким сидалищем, молча – вышвырнули в жалобно зазвеневшее расколовшимся зеркальным стеклом окно… с шестого этажа… а этажи на Покровке – ох и высокие!
«А это что за хуйня?» – один из пролетариев поднял с пола разлетевшиеся от ворвавшегося в комнату свежего ветра листки испачканной бумаги…
«Действительно, хуйня… это не ты ли написал, друг ситный?»
Сванидзев только зубами застучал…
Когда с него стаскивали штаны – он ещё надеялся, то обойдётся хорошо знакомым ему тифлисским ремеслом… в принципе, ребята ему даже понравились, хоть и поступили с ним весьма жестоко – нагнули, уткнули носом в жёсткую столешницу… но увы! В его хорошо разработанный шоколадный глазок забили – не то, что он ожидал и в тайне хотел – но скрученную в трубку статью «Виленский погром»… а потом ещё и подожгли. Как грубо!
В который раз со специфическим особенностями мышления наших «либералов» сталкиваюсь – и все равно изумляюсь.
Они никак не могут понять, что свобода слова неразрывно связана с ответственностью за оные слова. И когда приходит время ответственности, начинают рыдать: «ах, травля, ах мерзавцы, ах, тоталитаризм и тяжелое историческое наследие! Не в той стране живем, господа, не в той.»
Я вот чему удивляюсь: как они, такие безответственные, такие инфантильные, живут-то в нашем мире? Как семью строят без чувства ответственности и долга, с готовностью если что – смыться в неизвестном направлении, оставив жену отдуваться? И кто за таких людей выходит?
Не понимаю.
«Мой дорогой Мальчик! Я очень рада, что могу тебе отправить это письмо по радиотелеграфу – наш Оберпочмайстер сообщил, что Имперская Радиостанция в Науэне бесплатно доставит тебе его прямо сегодня, лишь не надо превышать лимита знаков.
У нас всё хорошо. Папа здоров. Мы все очень горды и счастливы тем, что наш Обожаемый Кайзер наградил тебя Das eiserne Kreuz!
По этому поводу пастор Шлаг прочитал в воскресенье специальную проповедь, все плакали от умиления… мы сидели в первом ряду и твой папа лопался от гордости.