Расмус, Понтус и Растяпа
Шрифт:
К первоклашкам с этим известием пришла – кто бы вы думали?! – сестра Расмуса, шестнадцатилетняя старшеклассница. Она быстро шла по коридору, за плечами у неё развевались светлые волосы, собранные в хвост. Расмус надеялся, что это лишь видение, что ему просто показалось. Уж кого-кого, а старшую сестру ему сейчас хотелось видеть меньше всего! Но это была самая настоящая Приккен, и она уже заметила фигурку в джинсах и клетчатой рубашке, с непринуждённым видом устроившуюся в оконной нише, и даже успела сообразить, что это не кто иной, как её ненаглядный младший брат, с которым они так любили друг друга, что не
– Ты чего не в классе? – строго спросила Приккен.
– Вышел побриться, а ты?
Приккен бросила на брата уничижительный взгляд.
– Не валяй дурака! Что ты здесь делаешь?
– Сижу и думаю. Мне так велел господин учитель.
Приккен слегка растерялась.
– Очень интересно. И о чём же ты думаешь, позволь спросить?
– Не твоё дело. Уж точно не о Юакиме, которым у некоторых голова забита с утра до вечера.
Приккен фыркнула и исчезла в комнате первоклашек.
Через мгновение до Расмуса донёсся мощный вой, вопль ликования – и в тот же миг зазвонил школьный звонок. Гул нарастал, и из классных комнат высыпали орды мальчишек. Они протискивались к выходу, к свободе, как потерпевшие кораблекрушение к спасательным шлюпкам, точно речь шла о последних секундах жизни. Только Расмус не сдвинулся с места, так и стоял в нерешительности, пока из класса не вышел господин Фрёберг.
Увидев грешника с покаянной миной, он остановился и взял Расмуса за ухо.
– Ну? – хмыкнул он.
Расмус ничего не ответил, но учитель прочитал по его глазам, сколь велико желание мальчишки вырваться на волю. Он был мудрым человеком, а потому мягко улыбнулся и сказал:
– Свободу пленникам. Да здравствует весна!
И вот теперь они стояли на улице: два освобождённых пленника в благословенном сиянии весны.
– Орёл или решка? – спросил Расмус и повертел пятиэровой монеткой перед носом у Понтуса. – Если орёл, идём на Вшивую горку, если решка, тоже идём на Горку, а если станет на ребро, возвращаемся домой и учим уроки.
Понтус одобрительно хихикнул:
– Это по-честному. Будем надеяться, что станет на ребро! Мы ведь только и мечтаем пойти учить уроки.
Расмус подбросил монетку в воздух, и она со звоном упала на тротуар. Он ухмыльнулся и наклонился, чтобы подобрать её.
– Нет, не на ребро. Так что, увы, никаких уроков!
Понтус снова хихикнул.
– От судьбы не убежишь, – сказал он. – Да здравствует Вшивая горка!
На Вшивой горке находилась самая старая рыночная площадь в городе, там веками собирались на весенние ярмарки конокрады и торговцы скотом. Туда приходили бродячие циркачи, там показывали всяких зверей, там же был и парк с аттракционами – словом, на Вшивой горке происходило всё самое интересное, что только могло происходить в тихом Вестанвике. Ветер приключений реял над площадью, и, казалось, в воздухе до сих пор носятся забытые запахи конского навоза да отзвуки старой шарманки. Это место хранило воспоминания о бродячей жизни и страшных драках, случавшихся здесь в давние времена. Теперь-то всё было гораздо спокойнее. Крестьяне из окрестных деревень стекались на ярмарку, как всегда, навеселе, но нынче лишь торговали молочными поросятами да меняли коров. Конокрады с рынка исчезли, потому что и коней уже давно никто не продавал. Зато временами приходили цыгане с тощими кобылами и заставляли их бегать до седьмого пота на потеху публике. Как бы там ни было, рынок жил своей жизнью и процветал, карусели вертелись, в тире хлопали выстрелы, а в вагончиках, окружавших площадь, жили таинственные иноземцы, говорившие на неизвестных языках. И для всех детей Вестанвика ярмарка была ни с чем не сравнимым событием.
Название Вшивая горка, а потом и просто Вшивый рынок, осталось с давних времен и теперь не имело никакого отношения к действительности. В маленьких ветхих домиках, разбросанных вокруг площади, не водилось никаких паразитов – в ответ на глупые вопросы местные жители только досадливо отмахивались. Правильное имя было – Западный рынок, но люди отчего-то никак не хотели к нему привыкнуть.
Поскольку монетка отказалась вставать на ребро, Расмус и Понтус отправились на ярмарку. Жизнь была прекрасна, спешить было некуда, впереди ещё целый день. Неся в кожаных ремешках ненавистные учебники, приятели в обнимку шагали по улице. И тут им навстречу со всей скоростью, на которую только были способны её короткие лапы, выбежала чёрная короткошёрстная такса.
– Смотри-ка, Растяпа! – сказал Понтус.
Расмус просиял. Растяпа был его собственным любимым псом. При виде его у Расмуса даже в груди защемило от радости, но вслух он строго сказал:
– Растяпа, ты же знаешь, что нельзя удирать из дому!
Пёс с виноватым видом остановился. Он молча поднял переднюю лапу и взглянул на хозяина. Расмус с нежностью произнёс:
– Вообще-то, Тяпа, из дому убегать нельзя, ну да ладно, иди сюда!
И Растяпа повиновался. Каждая шерстинка у него весело топорщилась, он месил воздух хвостом, гавкал что было сил и чувствовал себя самым счастливым псом в мире. Расмус наклонился и взял его на руки.
– Тяпа, глупый ты зверь, – сказал он и ласково погладил чёрную голову.
Понтус смотрел на них с завистью:
– Хорошо, когда у тебя есть собака.
Расмус ещё крепче прижал Растяпу к себе.
– И правда хорошо. Он ведь совсем мой. Вот только Приккен изо всех сил добивается его расположения…
Не успел он это сказать, как из-за угла появилась его любимая сестрица. И не одна, а с Юакимом фон Ренкеном, в которого она как раз в эти дни была ужасно влюблена. Несложно было заметить, что его расположения Приккен тоже добивалась изо всех сил. Расмус многозначительно ткнул Понтуса в бок:
– Глянь-ка на них! Любовь до гроба – дураки оба!
Печально, когда встречаешь на улице собственную сестру в таком нелепом виде. Приккен держала Юакима за руку, они смотрели друг другу в глаза, смеялись и, кажется, даже не замечали, что на улице есть кто-то помимо них.
– Приккен, ты самая милая девчонка в мире, – сказал Юаким во всеуслышание. – Я от тебя с ума схожу.
Расмус и Понтус расхохотались, и влюбленные наконец заметили, что они не одни.
– Понтус, ты самое милое существо на свете, – сказал Расмус и томно посмотрел на друга.