Распахни врата полуночи

Калинина Наталья Дмитриевна

В тот раз я обнаружила своего мужа, якобы находящегося в командировке, обедающим в ресторане в обществе «Барби».

Ничто не предвещало обмана: Костя до последнего вел себя со мной безупречно. Или я, слепая от любви, не замечала знаков, сигнализирующих о том, что наша семейная жизнь съехала не на те рельсы и полным ходом мчится в тупик? Возможно. Но как бы там ни было, в тот момент, когда я увидела своего мужа — любимого и, как думала, любящего, — целующего в надутые губы какую-то чужую тетку, мне показалось, будто меня столкнули с парашютной вышки без парашюта.

Когда во время развода летели купола воздвигнутых, казалось, на веки вечные храмов, я, признаться, решила, что меня пришибет

одной из падающих глыб. Это уже потом, кое-как поднявшись на нетвердые ноги, отряхнув от дорожной пыли колени и поплевав на ссаженные ладони, я поняла, что выживу и с обломанными крыльями и, может быть, еще когда-нибудь взлечу. Что катастрофа не носит вселенского масштаба, как решила я поначалу с перепугу, а является лишь переворотом в моем маленьком мирке: старые ценности свергнуты во имя строительства новых. Но мне нужно было принять другую жизнь и взять в руки штурвал. Ведь я, пять лет проживя за спиной мужа, отвыкла управлять жизнью и в чем-то перестала быть собой: не принимала решения самостоятельно, а в выборе чего-либо: будь то блюдо к обеду, новое платье или даже фильм, оглядывалась на желания Константина, частенько в ущерб собственным вкусам. В первые дни после развода я была подобна человеку с атрофированными от долгого лежания на койке мышцами: каждый шаг давался мне с великим трудом, я спотыкалась и падала. Теперь мне предстояло в короткие сроки научиться быть самостоятельной. Я чувствовала себя взрослой теткой, которую вдруг отправили в первый класс изучать азбуку. Но я действительно забыла «буквы» и разучилась складывать слоги в слова!

И вот сейчас, когда я только-только отошла от состояния, вызванного разводом, вновь увидела этот сон. Но теперь кошмар снился мне аж три ночи подряд. Отсыпется ли мне неприятностей в тройном размере, по сравнению с чем измена мужа, развод с дележом имущества, угрозами и запугиваниями покажутся детским лепетом?

— Что с тобой? — вклинился в мои мысли тревожный голос подруги.

Я сморгнула и виновато улыбнулась:

— Прости, отвлеклась…

— Ты так скривилась, будто услышала нечто из рук вон выходящее, а я всего лишь сказала, что Потап младше меня на три года. Тебе это показалось таким ужасным?

— Нет, конечно, нет! Я вообще… не о Потапе думала. Извини. Вот, смотри сама, — я вытащила из кармана записку и сунула ее Арине. Подруга аккуратно вытерла испачканные кремом пальчики о бумажную салфетку и взяла протянутый листок.

— И что это значит? — нахмурившись, спросила она совсем другим тоном, из которого исчезли обманчивые легкомысленные нотки.

Я рассказала, как получила записку.

— Твой бывший! — припечатала подруга. — Или его мымра! Все никак тебя в покое не оставят! Говорила же — заяви на них! Вот они…

— Погоди, Ариш, — перебила я. — Ты действительно думаешь, что записку мне прислал Константин?

— Ну а кто же! — фыркнула подруга и вновь повела плечом. — Если не он, то его подруга.

— Эта записка адресована Анне Скороходовой. Скороходова — моя девичья фамилия, после замужества я, как ты знаешь, взяла фамилию Кости — Дронова…

— И что ты хочешь этим сказать? — пожала плечами Арина. — Твой бывший прекрасно осведомлен, что ты теперь вновь Скороходова. Кто же, как не он! К тому же в эту квартиру ты заселилась совсем недавно, новый адрес знаем лишь я и Константин.

— Еще родители, — уточнила я.

— Еще родители, но им незачем писать тебе такие записки! И мне, кстати, тоже. Могу поклясться в том, что не подбрасывала тебе писем с угрозами.

Подруга озвучила то, о чем недавно думала и я. Значит, подозрения были не напрасными.

— Ясно, — кивнула я, забирая из рук Арины листок. — Спасибо, ты подтвердила мои догадки.

— И что ты

собираешься делать с этим? — воинственно спросила подруга, кивая на записку.

— Ничего. Выброшу.

— То есть как «ничего»? — опешила Арина и даже отложила ложечку, которой поедала йогуртовый крем с очередного кусочка торта. — Анна, ты просто образец жертвенности, добродетели и наивности! Нельзя быть такой! Не надо закрывать глаза на причиняемые тебе неприятности и неудобства! Хватит того, что твой бывший этим очень хорошо пользовался. Нужно покончить с угрозами, иначе он так и будет тебя преследовать! А потом…

— Ладно, поняла, — прервала я подругу. — Только с Константином я разберусь сама.

— Ну как хочешь. Только потом не жалуйся на выходки Кости и его подруги. Замок в двери, кстати, поменяла?

Я с улыбкой, уже предчувствуя реакцию подруги, покачала головой.

— Я так и знала! — взорвалась Арина. — И как тебя не ругать за безалаберность! Осторожный человек сделал бы это первым делом. Мало ли что! Твой замок можно скрепкой открыть! Дождешься, влезут к тебе.

— Да у меня и брать нечего, — робко возразила я.

Только Арина уже не слышала:

— И квартиру «чистить» не хочешь. А ведь в ней до тебя жила старуха, которая долго болела и умерла тут. Брр… Я бы не смогла так, как ты — жить спокойно в неочищенной от чужой энергетики квартире. Ладно, ладно, умолкаю, — осеклась она, перехватив мой взгляд.

Посмотрев на серебристые часики на тонком запястье, Арина вздохнула:

— Заболталась… А мне еще в Алтуфьево ехать. Владелец клиник, похоже, задался целью собрать в коллекцию все конечные станции метро. Мотайся теперь целыми днями по окраинам Москвы… Одна радость — ты поселилась на Щелковской.

— Заходи на обед каждый раз, как будешь тут, — великодушно пригласила я.

И Арина рассмеялась:

— Я же тебя объем!

— Про твой аппетит знаю не понаслышке, так что меня им уже не удивишь.

— Ладно, спасибо за приглашение. И за обед тоже. Пойду уж…

Арина поднялась из-за стола, потискала на прощание Дусю и отправилась в коридор.

— Анна, не допускай того, чтобы Костик и его подруга вмешивались в твою жизнь! — сказала она уже после того, как застегнула ремешки босоножек.

— Не допущу, не допущу, успокойся.

— И замок! Замок не забудь поменять! — прокричала Арина уже с лестничной площадки.

Я заверила ее и в этом.

После того как подруга все-таки ушла, я неторопливо вымыла посуду под звучавшие из наушников моего ай-пода песни «Caf'e Quijano» и Хоакина Сабины. Находясь в расстроенных чувствах или тревожась, я в качестве терапии слушала песни на испанском. К этому певучему языку у меня была особая любовь.

Покончив с мытьем посуды, подмела пол, затем загрузила стиральную машину и принялась вытирать пыль с мебели в комнате. Домашние дела успокаивали, наполняли уверенностью в том, что все будет хорошо. Ветер врывался в распахнутые настежь окна, перелистывал оставленные на столе бумаги, не разлетающиеся только потому, что они были с одного конца придавлены толстым русско-английским словарем. И застоявшаяся кислая вонь уходила, прогоняемая сквозняком, и помещение наполнялось другими запахами — нагретого июльским солнцем асфальта, сухой травы, жареной рыбы, приготовляемой кем-то из соседей на обед. Летний запах вкупе со звучавшими в наушниках песнях на испанском вызвал ностальгию. Последний раз я ездила в Испанию вместе с Костей три года назад. И это было счастливое путешествие. Мы состояли в браке чуть меньше двух лет и еще не успели пресытиться друг другом. Наши отношения были острыми, будто чилийский перец, горячими, как нагретый полуденным южным солнцем песок, темпераментными, как фламенко, и одновременно нежными.