Расплата за жизнь

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Я со своею женой почти сорок лет живу. Не все гладко поначалу складывалось. Все не верила, что на работе допоздна задерживаюсь. Сколько плакала, просила уйти из органов. Грозила уехать к матери, оставить меня. Я уговаривал, убеждал. А потом устал и сказал ей: мол, поступай, как хочешь! Уедешь, значит не любила, не нужен тебе. Какой смысл силой тебя держать. Пока молода, может, найдешь того, кто всегда рядом будет. Но станет ли он любить тебя? Я больше не держу. Птица в клетке всегда о воле мечтает. Считай себя свободной! А сам на работу ушел. Чего мне стоил тот денек, говорить не надо. Издергался. Нервы на пределе. Тысячу раз хотел позвонить ей и всякий раз сдерживался, запрещал себе, К тому времени мы уже семь лет вместе прожили. Сижу на работе, как на иголках. Так домой хочется. Хоть одним глазом глянуть, осталась или уехала. Но гордость держала. Хотя, ну как назло, день был спокойным и уйти с работы мог пораньше. Даже сотрудники удивлялись,

чего это я к стулу прирос. Но мне нужно было выдержать. И она не звонила. Тоже характер решила показать. А может, ждала, пока я сломаюсь. Ан не выгорело. Я в тот день пришел позднее обычного. Она свет выключила. Ждала, прибегу ли в спальню глянуть, на месте ли она? Но я удержал себя! Залез в ванну, помылся, потом поел. Сижу на кухне. И тут она не выдержала. Устала прикидываться спящей. Пришла на кухню и говорит: «Кремень ты, а не мужик! Выдержке твоей позавидуешь! Твоя взяла! Прости». С тех пор истерики как рукой сняло. Ни слез, ни угроз, ни скандалов. И теща перестала в нашу жизнь соваться. Раньше каждый месяц приезжала. С того дня — раз в год не дозовешься. Отбил я ей все желание нашу семью разбить и меня как на поводке держать. Сами живем, троих детей вырастили. Теперь — пятеро внуков. Семья большая. Жена зачастую забывает, что еще и я у нее имеюсь. А обидно! Порою так хочется, чтобы хоть раз, как когда–то, приревновала иль попросила прийти пораньше. Теперь уж не дождусь… Обрубил сам, навсегда… Зато все годы жил спокойно, — поделился генерал, погасив в седых усах озорную мальчишечью улыбку.

— Мне Люся по секрету сказала, что дочке один однокурсник звонит всегда. Даже в горсад она с ним ходит. Может, у моей Аленки уже свои сердечные секреты есть? И я скоро стану дедом?

— Когда на пенсию пойдешь. До того не мечтай! — оборвал Соколов и вслушался в тишину города, показавшуюся зловещей.

Нет, ни звука, ни шелеста не просочилось в открытое окно, но на душе было тревожно.

— Сегодняшние сводки не радуют. Просмотрел и сердце заболело. За прошедшую неделю только по России погибли двенадцать наших ребят–чекистов. Нет, не на войне! В городах и поселках… От рук киллеров, рэкетиров! Да на заданиях шестеро… Самолет спасали, пассажиров… От террористов. Всех живьем взяли. Но половина ребят уже не вернулась. Черт! Да за такое! — сдавил край стола генерал до хруста суставов, в глазах огни заметались. — Эти сволочи срок отсидят и вернутся домой живыми! Какое кощунство! Их даже обругать не смей! Пальцем тронуть не вздумай! А как пережить, если руководителем группы спасения был мой друг — Тимофей Ильин! Теперь его нет! Убили изверги! Гранату бросили. В ребят! Если бы не пассажиры… Ими не хотели рисковать. А то бы! Взорвать бы тот самолет! Вместе с гадами! Они лучшего не заслуживают! — кипел генерал. — Мы с Тимкой Ильиным в разведке всю войну прошли, — опустил голову.

— Мне тоже пришлось угонщиков брать. На первом году работы. Помните? В Карелии. Нас трое в группе захвата. Их — четверо! Вертолетом выбросили на болото с парашютами. Они нас, как зайцев, перестрелять могли. Ведь по пояс увязли сразу. У тех — паника. Давай палить из автоматов. Тогда скомандовал Витек, наш старший: «Лежать!» Хорошенькое дело — лежать! Не в траве, в болоте! Да еще холод собачий. Я интимным местом чуть не вмерз в проклятую тину. Она сдавила со всех концов. Ни дохнуть, ни чихнуть. Глаза на лоб лезут. А Витек командует: «Замри, дурак! Не шевелись!» Я его про себя по всем падежам просклонял. Легко трепаться! А мне — дышать нечем. Тут же, ну как назло, пули дождем летят. Свистят над головой. Я их поначалу боялся. Пригибался. Всю кочку измял головой. Но вскоре почувствовал: конец мне приходит. Сдохну в этом болоте, как дурак. Либо засосет, или замерзну, иль пристрелят. Домой уже не вернусь. Здесь же, как назло, жить захотелось. Ухватился я за тощую березку, решил выбраться. Подтянулся. Потом еще. Витек меня по матери кроет. Приказывает лежать. А у меня ноги от холода судорогой свело. Полные сапоги грязи. Но вылез. Сам себе не поверил. А по мне пристрелку начали. Дошло — убьют. И решил — была не была! Чем вот так сдохнуть, уж лучше отвлеку на себя внимание угонщиков. А ребята тем временем тот самолет с боков обойдут и возьмут гадов теплыми. Ну и побежал к самолету зигзагами. Назад не оглядываюсь, только слышу Витькин крик: «Вадька, падай!» Ну, думаю, хрен тебе в зубы! Хотя понял, что он решил темноты дождаться. Нами не желал рисковать. А мне уже все осточертело! Бегу! В ушах звон. Сам себя подгоняю. И вижу: эти твари в пилотской кабине — все четверо. На меня уставились. Но почему–то не стреляют. Допер: либо патроны кончились, или наверняка решили в упор убить… Но я тоже не с голыми руками. Как подбросил им, самолёт в болото откинуло и перевернулся он кверху шасси. Кабина в грязь влипла полностью. Никаких шансов не осталось выбраться. Как крысы в капкан попались. Ну, Витек к самолету. Чтоб вытащить, покуда теплые. Тут я его за рукав и говорю: «Не

спеши! Пусть жопы поморозят и нахлебаются по горло. Сейчас они сопротивляться будут. А через час — сами взвоют. Вот тогда и возьмем! Спокойно и без шума. Куда теперь торопиться. Бежать— шансов нет. Пошли обсохнем!» — и потащил к деревьям. Старший послушал, согласился. Развели мы костерок, умылись, воду из сапог вылили, слышим — орут: «Спасите!» Мы не торопимся. Ждем вертолет, какой за нами прилететь должен. А он запаздывал. Керосина не было. Лишь к вечеру его к нам направили.

— Угонщики дожили до него? — спросил генерал.

— Дотянули! Мы их вытащили до его прилета. Один попытался финку в ход пустить. Ну, Витек ему вломил малость. Он тот финач вместе с рукой посеял. Хотели в Швецию сбежать. Пусть бы уходили, но зачем экипаж убили, угнали самолёт? Я б таких живьем не оставлял. Убил — сам сдохни! Зря с ними церемонимся! — умолк Соколов.

— Это ты тогда «За отвагу» получил? — спросил Потапов.

— Всех троих наградили, — ответил сухо.

— А я в Сумгаите эту медаль получил. Оружие, целый склад, взяли. Потом банду окружили. Нас четверо, их одиннадцать. Никого не потеряли. Ни их, ни своих…

— У нас всегда одно и то же… Нехватка кадров хронической болезнью стала. Из–за этого теряем многих. Обидно, что погибают, как правило, лучшие! — вздохнул генерал. И добавил, глянув на рассветную полоску на небе: — Ночь кончается. Сегодня банду Левана не возьмут. Но завтра, думаю, Егор со своими уже прихватит грузин.

— Скажите, вам приходилось когда–нибудь прибегать к помощи Егора в работе? — спросил Александр генерала.

— Видишь ли, этот метод не новый. Им давно пользовалась французская полиция «Сюртэ». Должен заметить, весьма успешно сотрудничали они с бывшими уголовниками. Порядок навели быстро. Я не новичок. Конечно, не злоупотреблял, но и не гнушался их помощью. Среди них если имеешь осведомителя, считай, что повезло.

Вадим внезапно насторожился. Сделал всем знак — молчать. И тихо пошел к двери.

— Саш! Тебя ждут! — кивнул на выход и добавил коротко: — Егор…

Потапов, торопясь, вышел. Егор стоял в темном углу, позвал:

— Сюда хиляй!

— Ну что? Нашел своих? Уговорил? — спросил торопливо.

— И своих, и твоих. Всех разом надыбал. Ты секешь, где Софкин бардак? Туда лыжи востри, да шустро. Все хмыри на месте! Их — восемнадцать. Мои их стремачат. Четверо. Всех отпустишь, по уговору. А этих куда хоть воткни. Когда я линял, все дышали. Коль дергаться начнут — замокрят. Так ты срывайся! Покуда мои кенты твоих в жмуры не кинули, — торопил Сашку.

— Вечером к тебе приду! — пообещал Потапов.

— Ко мне не возникай. Сам нарисуюсь ночью.

— Как твоих отличу? — спросил Потапов.

— Сивуч сам тебе вякнет! С ним и отпусти кентов. Не мори! Они нигде не засветились, в дерьме не застряли. На слово мое поверь.

Через несколько минут, взвизгнув, рванула со двора оперативка. Вадим с Сашкой и двое дежурных ехали в притон Софки.

— Быстро Егор справился. Честно говоря, я не ожидал, что так скоро поймает Левана…

— Это дело им по душе. Двойная выгода. Не просто конкурентов убрали, тряхнули их. А еще и под твоим прикрытием поработали. Значит, опасаться нечего. Тут, я думаю, они свое взяли, сорвали банк! — усмехнулся Вадим, вылезая из машины.

В притоне было темно. Никто не встретил чекистов. Они пошли на голоса, доносившиеся из комнаты в конце коридора.

— Не дергайся, падла! Замри, паскуда! Не то врежу по кентелю, враз откинешься! — уговаривал заросший бородатый мужик кого–то на полу. Его он придавил одной ногой. Наступил грязным сапогом на горло и убеждал: — Дыши, покуда не совсем достал. Здесь я пахан! И таких, как ты, вонючий пидор, пачками мокрил. Хавай дерьмо свое и лижи ходули, что не кинул тебя, козла, к шпане нашей! Огуляли б в очередь! Иль, как это нынче ботают, оприватизировали твою жопу для русского хрена! Им ведь все едино, кто ты есть, мурло хорячье! Но с пробитой сракой тебя даже в сявки не взяла бы ни одна уважающая себя «малина»!.. Фартовать надо по закону. А коль его не держишь, кой с тя вор? Ты есть выблядок старой потаскухи, сучий ососок, отвалившийся хрен гнилого пидора! Усек? Иль уже откинулся?

Увидел Потапова:

— Нарисовались? Так и быть, отдаем вам падлов. Хиляем, кенты! Мы свое сделали, — пошел к двери Сивуч не оглядываясь. За ним трое фартовых, пряча лица от чекистов, нырнули в дверь.

Вся банда Левана через несколько минут покинула притон. И вскоре все восемнадцать были доставлены в тюрьму.

Лишь глубокой ночью Потапов узнал от Егора все подробности задержания банды.

— Я сначала к своим возник. К Сивучу! Кайфовый пахан… Он сам уже в дела не ходит. Непруха на хвосте повисла. Здоровье подвело. Мешок с купюрами в банке взял. Взвалил на горб. Да так и встал раком. Ни разогнуться, ни хилять, ни дышать… Радикулит! Северный коэффициент, так мы эту хворь называем, одолел в минуту. Все кенты слиняли, а Сивуч, как памятник, раскорячился! И бабки на спине!