Расплата
Шрифт:
Вестибюль и лестница вполне соответствовали ожиданиям: морщинистый линолеум и грязные стены. Слабый запах кошачьей мочи усилился ко второму этажу, но, к счастью, пропал, когда Трёстюр открыл дверь.
Ни представляться, ни здороваться, как принято с гостями, он не стал и сразу предупредил:
– Давайте побыстрее, потому что мне нужно уходить. – Лицо его не выражало ни приветливости, ни враждебности. – У меня пятнадцать минут. И ни секундой больше.
На тыльной стороне его ладони красовалась татуировка, выполненная декоративным готическим шрифтом. Прочитать перевернутую надпись Хюльдар не смог, но решил, что это латынь, какое-то
Повидавший достаточно вариаций этой моды Хюльдар знал, что таким способом физически слабые люди стараются казаться крутыми.
Протягивать руку он не стал – знал, что жест останется без ответа.
– Я – Хюльдар. Это – Фрейя. Постараемся побыстрее.
Не предлагая снять пальто, Трёстюр провел гостей в комнату. Хюльдар и Фрейя переглянулись и по молчаливому согласию разулись, о чем пожалели, увидев бурые от грязи плитки в прихожей. Оба подумали, что, вернувшись домой, придется менять носки.
Клетчатый ковер в коридоре лишь подтвердил их опасения. Выглядел он даже постарше квартиры и местами протерся чуть ли не до дыр, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что его недавно пропылесосили. На дешевых полках и видавшем виды комоде, мимо которого они проходили, недавно вытерли пыль. Хюльдар мог бы поспорить, что домашнюю уборку выполнили женщины – пылесос и метелка никак не вязались с образом панка.
– Можете сесть, если хотите, хотя оно того не стоит. – Трёстюр расчистил для гостей место на диване, развернутом к огромному, новому на вид телевизору с плоским экраном. Сбросив все лишнее на пол, он сел в кресло. – Я все об этом знаю – но не знаю, чего вы хотите достичь. Постараетесь остановить меня, чтобы не наделал глупостей? И как вы планируете это сделать? А я вам скажу – никак.
Хюльдар ответил не сразу. Прежде всего, он и подумать не мог, что Трёстюр все еще помнит о том давнем письме через много лет. Возможно, кто-то ему напомнил. Но кто? Директор или кто-то еще из школы, случайно встретившийся где-то в городе… И наверняка Трёстюр не мог помнить точной даты вскрытия временной капсулы. Если только не сожалел о написанном. Если только совесть не грызла его все эти годы. Известны ведь случаи, когда человек, солгавший в суде, приходит через много лет и сознается во лжи. Может быть, и здесь что-то похожее…
– Мы лишь собирались спросить, зачем вы написали то письмо и кто те люди, что упомянуты в списке.
– Письмо? – в замешательстве спросил Трёстюр. – Вы о чем? Что за бред?
– Я имею в виду письмо, которое вы написали десять лет назад, когда учились в старой школе. Письмо, которое вы положили во временную капсулу, недавно вскрытую. Письмо, в котором значились инициалы людей, которые, как предполагалось, должны умереть в этом году.
– Я… – Трёстюр осекся, открыл рот, чтобы добавить что-то, но так ничего и произнес.
Фрейя откашлялась и, прежде чем вмешаться, взглянула на Хюльдара.
– Мы прекрасно понимаем, что тогда, десять
Трёстюр с силой – так, что побелели костяшки пальцев – сжал подлокотники кресла. Черные тату проступили почти рельефно, и Хюльдар вроде даже разобрал слово ultio на левой руке и dulcis на правой. Ни первое, ни второе ничего ему не говорили.
– Детский психолог? – Трёстюр взорвался с такой яростью, что едва не забрызгал Фрейю слюной. – Вы, часом, не из Комитета защиты?
Фрейю этот выброс злобы как будто и не смутил. Возможно, потому, что она привыкла к таким вещам.
– Я работаю в Доме ребенка, которым управляет Комитет защиты детей. Но сейчас я не представляю ни тех, ни других, а помогаю полиции.
Но успокоить Трёстюра ей не удалось.
– Убирайтесь! Мне с вами не о чем говорить! – завопил он и наставил на Фрейю длинный тонкий палец. – Ты, все эти психологи, все это дерьмо про защиту детей, – вы просто кучка драных сучек. Будь моя воля, я всем вам отрубил бы бошки и нассал в ваши вонючие глотки!
Хюльдар торопливо поднялся.
– Идем, Фрейя. – Он обошел юнца, у которого уже появилась пена на губах. – Еще одно такое слово, и я надену на тебя наручники. Хочешь переночевать в камере? – Хюльдар держал себя в руках, но его голос отдавал металлом.
Трёстюр тяжело запыхтел; крылья его носа побагровели и затрепетали.
– Вон! Я ничего вам не скажу.
Хюльдар уже понял, что успокоить его не получится. Придется вызвать повесткой в полицейский участок и продолжить разговор там. Поскольку мишенью гнева была в первую очередь Фрейя, он выпроводил ее из комнаты, прикрывая с тыла. Удара или толчка сзади опасаться не стоило: тощий говнюк вряд ли сбил бы его с ног, – но вот нанести удар ножом в спину в порыве безумия вполне мог. «Если меч слишком короток, сделай шаг вперед». Возможно, этот римский девиз подразумевал что-то похожее. По крайней мере, к угрозам в письме следовало отнестись всерьез.
Только когда Фрейя обулась и вышла на лестничную площадку, Хюльдар позволил себе расслабиться. Он шагнул за ней следом, но, когда Трёстюр попытался захлопнуть дверь, протянул руку, остановил его и спокойно и негромко спросил:
– Ты думал, зачем мы к тебе пришли?
Трёстюр толкнул дверь, но Хюльдар был сильнее, тяжелее и выше.
– Я задал вопрос. Ты думал, мы зачем пришли?
Лицо дохляка-панка потемнело от ярости и напряжения. Стиснув зубы, он прошипел:
– Я-то затупил; думал, теперь, когда он выходит, вы, копы, побеспокоитесь о нас… Не сообразил.
Сбитый с толку неожиданным ответом, Хюльдар опустил руку, и Трёстюр, воспользовавшись моментом, навалился всем телом на дверь и захлопнул ее прямо перед лицом полицейского.
Что он имел в виду? Кто и откуда выходит?
Зазвонил телефон. На экране высветился номер полицейского участка.
– Привет, это Гвюдмюндюр. Хотел предупредить: тут что-то происходит в связи с тем парнем, о котором мы говорили. Меня только что попросили объяснить интерес к нему. Всего лишь через пару часов после того, как ты ушел. На твоем месте я бы не распространялся, что собираюсь поговорить с ним. И будь осторожен. Одному богу известно, почему его так оберегают, но, полагаю, причина не самая приятная.