Расплата
Шрифт:
– Так, одну очень важную вещь. Но сейчас, думаю, этого делать не следует.
– Ладно, тогда не говори, а лучше объясни: почему невнимательна к матери? – упрекнул ее Степан Алексеевич. – Так ни разу и не пригласила в Париж. Ведь она, помнится, сыграла не последнюю роль в том, что ты туда попала.
– Потому и не пригласила! – вспыхнула Надя. – Это она меня толкнула на брак с Олегом. Из-за нее я порвала с Костиком и потеряла свое счастье! И еще потому… – сразу погаснув, добавила с горечью: – Что она… очень опустилась…
Степан Алексеевич нахмурился.
– Ты,
– Да, папа. Ее из-за этого с заведующих сняли. И все горюет по тому… за которого замуж собиралась…
– Ты, доченька, будь к ней повнимательнее! Мать все же, – укоризненно покачал он красивой головой.
– Вот за что я особенно люблю тебя, папочка. За твою доброту! – обняв за шею, горячо поцеловала отца Надя.
Сроки беременности поджимали и по совету врачей Надежде пришлось срочно лечь в больницу, так и не повидавшись с сестрой (Света вот-вот должна была вернуться с гастролей). За хорошую плату в валюте ей предоставили отдельную палату с телефоном, холодильником и даже телевизором.
Света примчалась сразу, как приехала, в тот самый момент, когда все уже было кончено и Надя лежала не зная – радоваться ей или горевать.
– Ну вот, врачи говорят – твоему здоровью, слава Богу, ничего не угрожает, – со счастливой улыбкой поцеловала она сестру. – Я, конечно, рада, хотя и сейчас не одобряю, что ты на такое решилась..
– Только не морализируй, Светик! – попросила Надя. – Тысячи женщин это делают. Ничего особенного…
– Знаю, и все же это – против Божьих законов. Я с теми, кто считает аборт убийством собственного ребенка. Смотри, не пожалей об этом!
– А я уже жалею, сестричка, – грустно призналась Надя. – Но не потому, как расценивают это церковь и моралисты. Многие, как и я, делают это вынужденно. А потому… – она запнулась, и на глаза у нее навернулись слезы, – потому…
– Неужели осложнения, Наденька? – испугалась сестра.
– Да. Прошло у меня все далеко не гладко. Врачи говорят, что вряд ли смогу снова забеременеть. Нужно лечиться – тогда, может быть…
Света со слезами обняла сестру.
– Наденька, дорогая, не верю! Сердцем чувствую – ты сможешь! За что Богу тебя так наказывать? Ты достойна счастья! Не сдавайся, лечись!
– Я и не думаю сдаваться, буду лечиться, – бодрилась Надя. – И, потом, не в одних детях счастье. Ладно, лучше скажи, как дела у Веры Петровны и моего племянничка? Кстати. – Пытливо посмотрела на сестру. – Твоя мама не хочет встретиться с нашим отцом? Ведь он ее, Светочка, очень любит!
– Ты считаешь это уместным? С учетом их прошлых… – замялась Света, – отношений… Да и память о папе… то есть об Иване Кузьмиче… еще свежа.
– А по-моему, пора уже им выяснить эти свои… отношения. Ведь так и вся жизнь пройдет, а они, – Надя бросила на сестру просительный взгляд, – просто созданы друг для друга.
Света ей не ответила, и сестры помолчали, занятые своими мыслями, потом Надя сказала:
– Знаешь, о чем я думаю?
Света наклонилась и поцеловала сестру.
– Делай как знаешь, Наденька! Наверно, ты права…
И все же в тот свой приезд Надежда так и не решилась сказать отцу правду о Свете, хотя, как никогда, была близка к этому.
Степан Алексеевич отвез дочь из больницы домой на своей машине (знал лишь, что обследовалась там по женской части). Когда его «Жигули»-четверка остановилась у ее дома, Надя предложила:
– Может, зайдешь и хотя бы поздороваешься с мамой? Ну сколько можно враждовать? Давно пора вам установить спокойные, ровные отношения.
– А зачем? – спокойно возразил отец. – Это было бы неискренно, а я ненавижу фальшь! Мы – чужие люди и не забыли прошлых обид. Если бы не ты, она бы для меня больше не существовала. Так для кого нам ломать комедию? Думаю, и тебе это не нужно.
Он помолчал и, тепло улыбнувшись, добавил:
– Вот когда подаришь мне внука, и мы с ней станем дедушкой и бабушкой вот тогда еще подумаю…
Его слова разбередили у нее еще свежую рану, и Надя, испытывая душевную муку, подумала: «Ну что ж, придется открыть ему правду, как это ни тяжело! Он должен знать, что от меня внуков не дождется. И что горевать не стоит: у него уже есть один – Петенька. Пора ему знать, что Света – его дочь!» И собравшись с духом, сказала:
– Оставь эту надежду, папа. Своих детей у меня не будет – врачи говорят что-то неладно с гинекологией, но не волнуйся, – глубоко вздохнула, – без внука ты не останешься! Давно хотела тебе сказать… да все не решалась… – сбивчиво начала она, опасаясь его бурной реакции, – о том, что…
– Погоди, дочка! Если задумала взять приемного ребенка – спешить не надо, – не вытерпев, перебил ее Степан Алексеевич. – Сложная гинекология – это не безнадежно. Будешь лечиться! И Олегу не мешает показаться врачам… Хоть, как я понял, ваш брак на ладан дышит, но свой ребенок его может еще спасти. Ты, дочка, должна постараться!
Отец высказал это так горячо, с таким волнением, что Надежду покинула решимость продолжать тяжелый разговор, нанеся новый удар сообщением, что Света его дочь. «Вряд ли папа выдержит это. Не случилось бы чего с сердцем, – испуганно подумала она. – Ведь он уже не молод…» И упав духом, пообещала:
– Ладно, постараюсь, папа. Вообще-то врачи сказали – мне надо лечиться.
– Ну вот – это другой разговор, – успокоился он. – Все у тебя будет в порядке! Ты – девушка крепкая, родишь еще богатыря!
Так и на этот раз Степан Алексеевич не узнал, что является отцом Светы и у него уже растет внук.
«Уехать из Москвы, и куда-нибудь подальше!» – твердо решил Михаил уже через две недели после того, как обосновался дома. Он любил свой город, был коренным москвичом и на чужбине много лет мечтал вновь пройтись по старым арбатским улочкам, подышать московским воздухом, окунуться в деловую столичную суету…