Распни Его
Шрифт:
Так тихи и нежны были его чувства, навеянные разлукой. Иногда разлука казалась слишком затянувшейся; он нервничал и жаловался.
– Ты не находишь, Сандро, что время тянется как-то чертовски медленно. Будто старая хромая кляча бредет по разбитой дороге…
– Время, друг мой, тянется, как ему положено, – резонерски возразил Великий князь. – В ожидании есть своя грустная прелесть, своя мелодия. Чем больше ты будешь ждать, тем радостнее и восторженнее будет встреча. Все премудро и благо в этом чудесно устроенном мире. Человек – странник в жизни и мечтатель. А что такое мечта? Мечта – это белый
– Сандро, ты философствуешь, – сказал, смеясь, Николай Александрович. – Тебе надо отрастить длинную бороду, облечься во вретище и ходить по городам и весям, чтобы провозглашать «любви и правды чистые ученья». Истины твои холодные, они не греют душу, но против них ничего нельзя возразить. Только мало пользы от этих идеальных истин человеку, пока он не превратится в существо засохшее. Они его не смогут утешить и не смогут ни на что воодушевить.
Молодое сердце, когда оно стучит и бьется и гонит по телу горячую кровь, – требует чего-то другого. Наоборот, надо укрепить веру: «Все сбудется, чего сильно хочешь; за дальними берегами будет радость… ждет радость»…
И эта радость пришла. Одна фраза: «Николай, ты можешь поехать в Англию» – зажгла костер в его груди. Этот костер запылал, заиграл, засверкал искрами, летящими в небо.
– Ура, я еду в Англию, – сказал он Сандро, весь сияя от восторга. – Какая радость, какое счастье!
– Поздравляю. Гром победы раздавайся, веселися, славный росс, – ответил Великий князь, смеясь.
Николай Александрович по чувствам и настроениям был моложе своих 26 лет. Это был, по существу, еще юноша – восторженный, живой, подвижный, с душой непосредственной, свежей и чистой. Свидание с невестой пленяло его. Все мысли были уже там, на туманных берегах Темзы. Кто не испытывал в молодости подобных чувств, чье сердце не трепетало нежной горячей радостью в подобном положении, чью душу не освежали в старости воспоминания о пережитых сладких чудесных минутах…
«Укладывался для Англии, – с трудом верится такому счастью, что скоро, даст Бог, мне удастся увидеться и обнять мою ненаглядную Аликс»…
В этой записи, сделанной второго июня, поздно ночью, за полсуток до отъезда, – все трогательно, все звучит по-русски, по-простонародному. И «ненаглядная Аликс» (недоставало написать: Саша или Олечка), и надежда на Бога, без которой русский человек не может жить, и простодушное выражение своих чувств. Было стопроцентно очевидно, что наследник русского престола получил самое настоящее русское воспитание, русскую простонародную речь и русское народное миросозерцание.
С отъездом в Англию ему не терпелось. Боялся помехи, мало ли что может произойти. Проснувшись утром, пришел в отчаяние. Погода была скверная, налетали ливни со шквалами. «Обретался в некотором беспокойстве насчет ухода, но я ненавижу откладывать решение отъезда и очень рад на этот раз».
В четыре часа пополудни императорская яхта «Полярная звезда» вышла из Кронштадта и взяла курс на юго-запад. На море был мертвый штиль. «Полярная звезда» шла мягким ходом без качки. Скоро ушли берега; кругом расстилалась безбрежная даль Балтийского моря. Солнце спускалось к закату. Небо горело багряно-розовыми и нежно-золотистыми красками. Небесно-морская феерия была красоты неописуемой. Дорогой в закатных лучах встретили белую «Царевну», возвращавшуюся с пробного плавания.
Николай Александрович любил природу во всех ее видах, во всех ее спокойных и бурных проявлениях. Его восхищало море, и он часами готов был слушать неустанный рокот волн и шум прибоя; он любил зеркальную прозрачность озер, плавное, могучее течение рек, красоту и задумчивость лесов, ширь степей с ковыльным блеском, торжественное молчание мертвых пустынь и грозное величие гор. Он любил таинственную тишину ночей с мерцающими звездами и суетную яркость дня.
Все это он созерцал с тем ненасытным чувством, которое никогда не ослабевало в нем. Несомненно, эта любовь к природе, к ее тайнам, к ее величию и красоте, говорила о большой, мистически настроенной человеческой душе. «Целый день торчал наверху, до того было хорошо», – записал Николай Александрович в своем дневнике от 4 июня. «Проходили полосами тумана; собственно, он с нами милостиво обходился; паровая сирена действовала по временам»…
В коротких записках, которые Наследник делал ежедневно, чувствовался его большой художественный талант. Описания его были стильны, сжаты и великолепны. «День был ясный, чудный, море было синее с барашками. Яхту чуть-чуть покачивало, так как мы шли в полветра. Встречали небольшие пароходы с рыбаками»… «Скагеррак встретил нас тихою погодой и улегающеюся зыбью Немецкого моря. К 6-ти часам прочистилось, и горизонт стал ясным»…
Пять дней продолжалось путешествие. Пять дней Наследник престола находился в офицерской морской семье и с неотлучным Димкой (Димка – князь Дмитрий Голицын). Вместе с ними он кушал, играл в bull, шутил, слушал по вечерам дружеские разговоры и кадетские рассказы. Он заразительно смеялся, когда рассказы были смешны; он умел улавливать юмор и подмечал тонкое остроумие. А рассказы были живые, веселые, с юмористическим огоньком. Они отражали пеструю, красочную, анекдотическую жизнь. Сыну Царя, будущему Императору, все нужно было знать, чтобы не быть оторванным от многообразной русской действительности. А он был любознателен, интересовался всем: и все воспринимал его впечатлительный ум.
Много наслушался он рассказов за эти дни во время вечерних «бродячих закусок», когда loving сuр Цесаревича обходила стол несколько раз. Кадетский морской корпус прожил долгую жизнь. Немало событий прошло в его стенах за два столетия; немало выдающихся людей вышло из его колыбели. Неписаная история, как предание, подметила и отметила все достойное преклонения, она же сохранила для памяти и добродушно-смешное. Рассказы о Сенявине и о знаменитых русских флотоводцах переплетались с анекдотами из красочной, богатой кадетской жизни. Родной корпус жил в сердцах молодежи, и как не вспомнить недавнее былое! Продекламировали и вольное переложение песенки Беранже «Два гренадера» на кадетский лад: «Выпуска старшого двое из отпуска пьяные шли, и оба душой приуныли, увидя свой корпус вдали»… Наследник смеялся добродушно, без укоризны; на него напал, по его выражению, «хохотун». Отсмеявшись, спросил: какая судьба постигла печальных героев? – «Заснули в пути, Ваше Высочество», – ответил лейтенант под общий взрыв молодого, здорового смеха.
Интимная близость Наследника престола, его доступность и добродушие были всем по душе. Мичмана и лейтенанты были в восторге; их молодые сердца сильно бились влюбленной преданностью. Во имя этого человека каждый из них совершил бы радостно и смело самый красивый подвиг. Россия знала священные слова: «вера, Царь и Отечество»; эти слова на протяжении многих веков вдохновляли русский народ на служение Царю и внушали ему веру и верность. Делясь впечатлениями о своем высоком госте, старший офицер сказал: «Его царственная простота, скромность при полном отсутствии высокомерия – будут его лучшим украшением… – Помолчав немного, он добавил в раздумье: – Были у нас цари, которые в истории получили наименования: „грозный, великий, благословенный“ и так далее. Этот, я думаю, получит по справедливости: „смиренный и благочестивый“»…
Погода стояла великолепная; это делало путешествие особенно приятным. «Вот мы уже прошли половину Немецкого моря, а переход до сих пор можно назвать озерным – до того он был удачен», – пометил Цесаревич в дневнике от 7 июня. Только раз или два пробежал радостный дождь. Над безоглядной морской далью сверкало летнее солнце. Море сонно рябилось бриллиантовой зыбью. Иногда в далеком тумане появлялись смутно берега чужой земли и исчезали, как видения. Ночи были чудесны. Не передать и не описать красоту звездной чаши небес, красоту лунного света, застывшего в беспредельности над простором воды, яркую полосу золотой дороги, сверкающей и куда-то уводящей в неведомую даль.