Распущенные знамёна
Шрифт:
Что и говорить, ситуация был аховая и требовала принятия точного и смелого решения.
— Надо срочно вернуть Деникина в Петроград, — предложил я. — Изымать генерала придётся уже из ставки Каледина, и лучше всего с этим справится…
— Я! — вклинился в мою речь Ёрш.
— Ты и так ответственным делом занимаешься, того и гляди наркомат возглавишь, — возразил другу Васич, имея в виду предполагаемое создание Наркомата оборонной промышленности. Предлагаю послать Кравченко!
— А я чем хуже? — обиделся Бокий.
— Ты не хуже, — вздохнул я. — Ты менее подготовлен. Но вывозить Деникина выпадает всё одно именно тебе…
Все,
— … Кравченко придётся срочно убыть в Париж, — закончил я фразу, начало которой всех так удивило, потом добавил:
— Хотя опередить Слепакова, ты вряд ли успеешь.
— Артур в Париже? — удивился Ёрш.
— Или на пути, но думаю, что, скорее всего, уже там.
— Что он там забыл? — спросил Васич.
— Деньги на поездку в Америку, которые рассчитывает получить у Игнатьева.
— А почему представитель русской армии, отвечающий за размещение российских военных заказов, должен давать ему деньги? — изумился Львов.
— Тут вот какая штука, — вздохнул я. — Во время недавнего пожара на моём столе сгорели бумаги, важные, но легко восстановимые. У меня тогда мелькнула мысль о том, что пожар и замаскированный под гибель побег Слепакова — звенья одной цепи. Но южные события напрочь вышибли эту мысль из моей головы. А сегодня утром выдавал я документы одному из наших товарищей, направляемому в Париж как раз к Игнатьеву, и как раз за деньгами, и вспомнил, что эти документы являются копией тех, что якобы сгорели при пожаре.
— А ведь верно! — воскликнул Васич. — Упырь Артурка спёр бумаги, устроил пожар и был таков! Сколько денег он может получить по этим бумагам?
— Два миллиона рублей золотом, — ответил я.
— Нехило, — присвистнул Васич, — при хорошем раскладе на безбедную жизнь за океаном ему хватит. Ты уже сообщил в российское посольство в Париже?
— Я не настолько доверяю нашему послу во Франции, пребывающему в должности еще со времён царя-батюшки, — ответил я, — чтобы привлекать к столь щекотливому делу — кабы не сделать хуже. Разве что Игнатьев протянет с выдачей денег…
— Алексей Алексеевич человек обязательный, — похерил мои надежды Львов. — Если бумаги в порядке — проволочек с его стороны не будет.
— Два миллиона тю-тю, — сказал Ёрш.
— Не каркай! — прикрикнул на него Васич, потом повернулся ко мне. — Ты что-то придумал?
— Отправим Петра Евгеньевича с его командой в Париж, — ответил я. — Не зря же я настаивал на том, чтобы не знакомить его со Слепаковым, а показать ему Артура тайно. Да не смотрите вы на меня так! Не было у меня никакого особого предчувствия, просто элементарное желание иметь на руках на всякий який джокера. Для быстроты полетят на «Невском». Там, — повернулся я к Львову, — если деньги действительно уже у Слепакова, вам надлежит его настичь, деньги изъять и вернуть Игнатьеву, желательно до прибытия нашего посланца, а проказника Артура примерно наказать и вернуть в Петроград. К утру успеете собраться?
— Успею! — ответил Львов, поднимаясь с места.
Глава шестая
АРТУР
За окном вагона мелькали пригороды Парижа. Градус моего волнения приближался к критической отметке. Считанные часы оставались до пресловутого «блюдечка с голубой каёмочкой», на котором будущий «советский граф» Игнатьев преподнесёт мне вожделенные миллионы! А если нет? То есть преподнесёт, конечно, но не сразу? Что если часы превратятся в сутки, а то и недели? Нет, неделя — это слишком много. Не такие они там дураки, чтобы не сообразить, что к чему. А может, уже сообразили? Может, идут уже по моему следу суровые мужики в кожаных куртках? Брр… и думать об этом не хочется. И не буду думать, но всё равно: неделя — это слишком много. И даже двое суток много. Буду рассчитывать на сутки. И всё, и хватит пока об этом, а то своим взволнованным видом начну привлекать внимание попутчиков. Чтобы успокоиться, надо вспомнить о чём-нибудь приятном, например, о том, как всё хорошо начиналось…
Если бы они знали обо мне всё, то не были бы столь беспечны: поставили бы на окно комнаты решётку, а под окно часового. Но они почему-то решили, что я рохля и где-то даже «ботаник». Типичные солдафонские умозаключения: раз не служил в их грёбаной армии — значит, не мужик. Интересно, им такое слово «трейсер» известно? А я ведь кроме паркура ещё и страйкболом занимаюсь, вернее, занимался до того, как попал сюда. Не буду врать, что достиг вершины мастерства, — из паркура я, честно говоря, уже просто вырос — но кое-какие навыки сохранились. «Для меня эта ночь вне закона»… Не сочтите меня большим поклонником творчества Высоцкого, но в данном случае он попал в точку.
Два этажа, пусть и высоких, для меня совершеннейший пустяк, потому прыгаю прямо с подоконника и приземляюсь аккуратно и бесшумно. Зря они разрешили мне свободно перемещаться по территории Петропавловской крепости, ограничив лишь во времени. Теперь попасть за её пределы для меня — дело-пустяк. Я тень, скользящая во мраке, я почти бэтмен.
У подножия Алексеевского равелина оборудую схрон и прячу туда принесённые с собой вещи. Теперь назад в крепость. Пора навестить «дядю» Мишу. Слышал я давеча его разговор с Абрамовым о посланнике в Париж к Игнатьеву за бабосами, — они всё-таки очень беспечны! — сейчас хочу пошарить у него в кабинете. Эх, не видят меня мои товарищи по экстриму!
Раз, два — и я буквально впархиваю в растворённое окно. Запаливаю фитиль керосиновой лампы и начинаю осмотр бумаг. «Дядя» Миша очень аккуратен, потому нужное нахожу быстро. Бегло просматриваю — то, что надо!
Прячу бумаги под одеждой. Теперь, извините «дядя» Миша, но придётся организовать в вашем кабинете маленький — хотя, как получится — пожар. Валю лампу на бумаги и сигаю за окно. И сразу в тень — патруль! Но им не до меня, заметили пламя.
За окном суета, а я уже в постели.
Отпустить меня искупаться эту цепную сучку Ольгу особо даже и уговаривать не пришлось — жара! Помаячил среди отдыхающего люда полчаса для приличия, а потом нырнул и пропал для них, надеюсь, навсегда. Вышел из воды аккурат возле Алексеевского равелина. Из схрона извлёк узел с одеждой и кое-какой мелочью, среди которой была и совсем не мелочь — коробка из-под монпансье, а в ней золотые монеты от пана Граниевского. Кое-что я утаил и от Махно, и от своих «современников».
Границу со Швецией пересёк в поезде, в компании других кандидатов в «добровольцы» Не уверен, что в ведомстве Деникина в моё офицерское прошлое поверили на сто процентов, но Добровольческий корпус нуждался в пополнении, и меня взяли.