Распутин. Три демона последнего святого
Шрифт:
Далеко не праздное любопытство вынудило императрицу отправить Вырубову в Покровское. Противники Распутина развернули против него настоящую кампанию. Обличали, разоблачали, уличали.
Одним словом — травили.
Разумеется, императрица чувствовала себя обязанной разобраться во всем и установить истину.
Глава девятая. Травля
Совершенно того не желая, Распутин вызвал недовольство собой у множества лиц.
Его возненавидели церковники-традиционалисты, видящие в его патриархальном учении опасность для церковных устоев и в первую очередь для своей собственной власти.
Его возненавидели родственники царя, придворные и большинство
Его возненавидели правые, на которых «народничество» в любом его выражении действовало точно так же, как красный плащ тореадора на быка. Они могли смириться со многим, но не с «мужицким влиянием» на императора. Справедливости ради надо заметить, что пока Распутин приязненно относился к «Союзу русского народа», правые его любили и всячески нахваливали.
Его возненавидели и либералы, считавшие, что Распутин своей близостью к царю (ох уж эта проклятая близость, поистине от нее все напасти!) дискредитирует и опошляет идею народничества. Либералы вообще не упускали ни одной возможности уесть ненавистное им самодержавие.
Его возненавидели административно-полицейские власти, у которых столь близкие отношения простого мужика с императором вызывали определенные опасения. Бюрократы не любят ничего нестандартного, не укладывающегося в их замшелые рамки дозволенного.
«У государя, как и у императрицы, — писал последний дворцовый комендант В. Н. Воейков, — сложилось достаточно обоснованное убеждение, что всякое пользующееся их доверием лицо тем самым обрекается на нападки завистников и клеветников».
Так оно и было. За все надо платить. В том числе и за близость к трону.
«Темная сила» (уж не отсюда ли взяли большевики свое сакраментальное: «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут»?).
«Хлыст».
«Мошенник».
«Шарлатан».
«Развратник». Как вариант — «Пьяница и развратник».
«Дьявол».
Всех эпитетов и прозвищ, которыми наградили Распутина его недоброжелатели, и не перечислить. Впрочем, самых расхожих достаточно, чтобы составить мнение о масштабах травли, развернутой против сибирского старца.
С середины 1909 года под воздействием всей той грязи, которая щедро выливалась на Распутина, изменил свое отношение к нему Феофан. Этот «скромный, тихий, молчаливый, ходивший всегда с опущенными глазами, избегавший даже вида женщин, застенчивый, как девушка» церковный деятель счел, что Распутин находится в состоянии «духовной прелести», то есть прельщен нечистой силой (в светском и церковном языках слово «прелесть» имеет совершенно разные, если не сказать диаметрально противоположные значения).
На Феофана сильно подействовали истории, услышанные на исповеди от экзальтированных поклонниц Распутина. Эти истории, в которых вымысел тесно переплетался с правдой,
Григорий начал беспокоиться, что Феофан и новый инспектор столичной Духовной академии архимандрит Вениамин оговорят его перед императрицей. Он предпринимал шаги к сближению, слал Феофану примирительные телеграммы, но примирения так и не добился. Опасения прозорливого старца сбылись — весной 1910 года Феофан решил «раскрыть глаза» императору, выложив перед ним «правду» о поведении Распутина.
Решил — и вскоре добился своего, благо при дворе его знали и помнили. Только вот сам Николай встречаться с Феофаном не пожелал — епископа-правдолюбца приняла императрица Александра Федоровна. Их разговор происходил в присутствии Анны Вырубовой.
Битый час Феофан обличал Распутина, напирая на все то же состояние «духовной прелести». Речь его была убедительна (гладко излагать свои мысли Феофан умел) и полна так называемых «доказательств», но императрица ему не поверила. Она взволнованно возражала Феофану и в конце аудиенции дала ему понять, что остается при своем прежнем мнении о Распутине.
Несмотря на то что Феофан открыто выступил против него перед лицом самой императрицы, незлопамятный Григорий предпринял еще одну попытку к примирению. Он написал Феофану: «Ежели я огорчил, помолись и прости: будем помнить хорошую беседу, а худую забывать и молиться. А все-таки бес не столь грех, а милосердие Божие боле. Прости и благослови как прежний единомышленник. Писал Григорий».
Феофан не смог оценить доброго, истинно христианского поступка Распутина и отверг протянутую ему руку.
Но если Григорий простил своего «обличителя» и не держал на него зла, то императрица вскоре явила Феофану свое недовольство. В ноябре 1910 года Феофан внезапно лишился поста ректора Петербургской Духовной академии, который он получил при содействии Григория Распутина, и был назначен (а точнее — сослан) в Крым епископом Таврическим и Симферопольским. В 1912 году из-за нежелания императорской четы встречаться с ним в Крыму Феофан был переведен в Астрахань, а годом позже стал епископом Полтавским и Переяславским.
Влияние опального иерарха свелось к нулю, и в Петербурге о нем почти все позабыли.
Впрочем, официальная церковь придерживается совершенно иного взгляда о назначении Феофана «на периферию». Схимонах Епифаний в своей книге «Жизнь святителя Феофана» писал: «А что касается перевода Архиепископа в 1910 году из Петербурга в Крым, на Симферопольскую кафедру, то это была, как говорил Архиепископ, прежде всего личная забота Царского Семейства о его слабом здоровье, подорванном постами: климат Северной столицы, с ее дождями и туманами, явно не подходил Владыке. Для восстановления его здоровья лучшего места, чем солнечный Крым, не было. Перевод Преосвященного на Симферопольскую кафедру был сделан потому, что Августейшее Семейство проводило здесь полгода, и Они лично могли следить за его здоровьем. Ошибается тот, кто утверждает, что короткий крымский период его жизни был началом „удаления“ Преосвященного от Царской Фамилии. Нет, это далеко не так, потому что сам Архиепископ говорил, что кратковременное его пребывание в Крыму было наивысшим выражением непосредственной близости к Августейшему Семейству. Так, например, он рассказывал, как Царские Дети приносили ему собранную ими лесную ягоду и как маленький Наследник Цесаревич передавал ее и как при этом его ручки дрожали. Он говорил о том, что из царских виноградников получал плоды на специальный курс лечения виноградом. Царская Семья предоставляла в его распоряжение свой автомобиль — в ту пору автомобили были редкостью — чтобы он мог побывать в горах, полюбоваться красотами природы Божией и подышать чистым, упоительным горным воздухом…»