Распутин. Воспоминания дипломатов

Бьюкенен Джордж Уильям

Г-жа О. называет мою фамилию. Он продолжает:

– А, это французский посол. Я рад с ним познакомиться, мне как раз надо кое-что сказать ему.

И начал быстро говорить. Г-жа О., которая служит нам переводчицей, не успевает переводить. У меня, таким образом, есть возможность рассмотреть его. Темные, длинные и плохо расчесанные

волосы; черная, густая борода; высокий лоб; широкий выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом.

В кратких, беспорядочных фразах, с обилием жестов, он рисует мне патетическую картину страданий, которые война приносит русскому народу.

Затем он окидывает меня недоверчивым взглядом и чешет себе бороду. Затем неожиданно выпаливает:

– Есть везде дураки.

Он возвращается к своей первоначальной теме, к необходимости облегчить народные страдания.

После этого он целует г-жу О., прижимает меня к своей груди и, широко шагая, выходит, хлопнув дверью.

Скандал Распутина в Москве

Четверг, 15 апреля 1915 г.

Несколько дней тому назад было в газетах, что Распутин уехал в Москву. Исполняя обет, который он дал в прошлом году, когда доктора вырвали его у смерти, он ехал помолиться в Кремле на могиле патриарха Гермогена.

Когда наступил вечер, он перешел к подвигам другого рода. И хотя оргия происходила при закрытых дверях, но в публику проникло достаточно подробностей для того, чтобы вызвать во всех классах московского населения волнение, скандал, глухой ропот негодования и отвращения.

Вот история, как мне ее только что передал родственник московского градоначальника, генерала Адрианова, адъютант императора, прибывший из Москвы.

Сцена имела место в салоне ресторана «Яр», в Петровском парке. С Распутиным были два журналиста и три молодые женщины, из которых по крайней мере одна принадлежала к лучшему обществу Москвы.

Ужин начался около полуночи. Было много выпито. Балалаечники исполняли национальные мотивы. Сильно разгоряченный, Распутин принялся рассказывать с циничным воодушевлением о своих любовных похождениях в Петрограде, называя по фамилиям женщин, которые ему отдавались, раздевая их одну за другой, сообщая о каждой какую-нибудь интимную особенность, какую-нибудь смешную или скабрезную подробность.

После ужина балалаечников заменили цыганки. Распутин, совершенно пьяный, принялся рассказывать об императрице, которую он называл «старушкой». Это смутило общество. Он продолжал, нисколько не смущаясь. Показывая вышитый жилет, который он носил под кафтаном, он заявил:

– Этот жилет мне вышила «старушка». Я делаю с ней все, что хочу.

Светская дама, затесавшаяся в эту авантюру, запротестовала, хотела уйти. Тогда он, взбешенный, шатаясь, сделал непристойный жест.

Затем он кинулся к цыганкам. Те встретили его тоже неласково. Он стал ругать их, вплетая в эти ругательства имя царицы.

Между тем участники оргии боялись быть скомпрометированными в подобном скандале, о котором говорил уже весь ресторан, и полицейские последствия которого могли оказаться серьезными ввиду оскорбления императрицы.

Потребовали счет. Как только «человек» принес счет, светская дама бросила на стол пачку рублей, суммой далеко превышавшую итог счета, и поспешно вышла. Цыганки вышли вслед за ней.

Конец ознакомительного фрагмента.