Распутин. Выстрелы из прошлого
Шрифт:
Чтобы как-то навести порядок, торговая публика начала использовать в сделках иностранную золотую монету - что прибавило хаоса и мошенничества…
Канкрин со всем этим бардаком покончил в несколько лет посредством несложных мер. Сначала он с одобрения императора издал закон, покончивший с многообразием курсов. Отныне был установлено: один-единственный рубль серебром равен тремя с половиной рублям ассигнациями, а кто будет этот курс нарушать и мухлевать, того посадят. Моментально прекратилось всевозможное жульничество (от которого страдали главным образом крестьяне, не разбиравшиеся в хитросплетениях «плавающих курсов» и прочих
Вслед за тем Канкрин ввел «твердую валюту», так называемые «депозитки», бумаги двадцатипятирублевого достоинства. Суть опять-таки проста: всякий желающий, внеся в государственное казначейство золотую или серебряную монету (либо золотые или серебряные слитки), получал на всю сумму эти самые «депозитки» причем монеты или слитки оставались собственностью вкладчика и возвращались по первому требованию.
На счет «три» министерство финансов постепенно выкупило у населения ассигнации и выпустило новые бумажные деньги, кредитные билеты обеспеченные тем самым многомиллионным фондом в звонкой монете и слитках благородных металлов. Возвращавшиеся в казну «депозитки» потихоньку изымались из обращения, и в результате страна получила устойчивый рубль, а со спекуляциями и всевозможными «внутренними курсами» было покончено. Вообще-то есть над чем подумать и нынешним экономистам, озабоченным устойчивостью рубля…
Карл Нессельроде много лет был министром иностранных дел. И эти дела, что характерно, находились в совершеннейшем порядке, а интересы России, как-то само собой так складывалось, не то что не несли урона - наоборот, стояли на первом месте.
Поскольку с примерами «предательской деятельности» Нессельроде, как уже говорилось выше, всегда обстояло дохлым образом, а обвинить его в чем-то все же следовало, немало было пролито чернил и истрачено перьев, доказывая «несамостоятельность» министра. Он, изволите ли видеть, «не имел своего лица», а всего-навсего исправно и в точности выполнял приказы Николая I.
Так в этом-то и достоинство хорошего министра, господа мои, особенно ведающего иностранными делами - не умничать и не своевольничать, а скрупулезно выполнять инструкции главы государства! Для сравнения: был у нас не так давно министр дел иностранных, безусловно имевший «свое лицо», самостоятельный по самое не могу, независимая, творческая личность…
Шеварднадзе его фамилия. Тот самый, что единоличным волевым решением передал США богатые рыбой морские районы, до того законнейшим образом числившиеся за Советским Союзом…
Нессельроде в подобном вредительстве никогда не был замечен. Дипломат умный, тонкий и гибкий, он много лет служил этаким «амортизатором», умевшим придавать дипломатическую форму резким и прямым порою шагам Николая. Не мешал и не препятствовал, боже упаси — просто-напросто изящно проводил в жизнь все намеченное Николаем. А потому до самой Крымской войны российская дипломатия поражений не знала - и умела отстаивать государственные интересы. При Николае I и Нессельроде с Россией считались так, как никогда более в XIX столетии.
Колоритный пример. В Париже как-то объявили к постановке посредственную пьеску «из русской жизни», где обстоятельства кончины Павла I излагались в оскорбительной для России и Николая лично форме…
Николай вызвал Нессельроде. Нессельроде задачу понял. Вскоре в парижских коридорах власти объявился русский дипломат и с благожелательной улыбкой на лице, самым что ни на есть светским тоном сообщил:
– Господа, вам тут просили передать… Если эта пьеска все же пойдет на театре, мой император пришлет в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые ее старательно освищут…
Это не анекдот - быль из времен Нессельроде. Афиши исчезли моментально, пьеска провалилась в небытие…
Толковая внешняя политика как раз в том и заключается, чтобы, во-первых, оборачивать дела к своей выгоде, во-вторых, не допускать поражений, утеснений и проигрышей военного характера. С этой точки зрения политика канцлера Нессельроде, что бы ни плели потом, была исключительно толковой.
И отличалась она в первую голову откровенным прагматизмом. Без всяких романтически-эмоциональных заморочек, на которые оказались богаты последующие царствования. Английский премьер-министр Пальмерстон, прожженная бестия, пробы негде ставить, однажды огласил прямо-таки гениальную формулу касательно внешней политики своей империи: «У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов. У Англии есть лишь постоянные интересы».
Николаевская внешняя политика этой идее как нельзя более соответствовала. Взять хотя бы отношения с Турцией.
В конце 20-х годов XIX столетия российские интересы потребовали как раз войны и русский флот совместно с английским и французским расчесал турок под Наварином - а потом русская армия заняла княжества Молдовию и Валахию (турецкие протектораты), перешла Дунай и овладела крепостью Варна. В результате после нескольких побед султана вынудили (дипломаты Нессельроде, разумеется) передать России восточное побережье Черного моря, признать российское покровительство над Сербией, Молдавией и Валахией (из которых чуть позже образовалась независимая Румыния), открыть русским судам свободное плавание по Дунаю (что было крайне необходимо для русской экспортной торговли) и Дарданеллам.
В то же время Николай избегал явной и серьезной поддержки восставших против султана греков - греки, конечно, были православными, но хитросплетения европейской политики требовали не эмоций, а голого (ладно, что уж там - циничного) расчета.
Буквально через несколько лет Россия выступила прямой защитницей «басурманской» Турции. Обстоятельства требовали. В 1832 году египетский паша поднял мятеж против султана - но задумки его шли гораздо дальше примитивного сепаратизма. «Незалежным Египтом» он не ограничился — двинул войска на Стамбул.
Турецкая армия находилась тогда в удручающем состоянии, но в тот момент распад и расчленение Турции интересам Николая как раз противоречили. А потому для защиты Стамбула с моря на рейд встали русские фрегаты, на берег высадился десятитысячный русский корпус и, примкнув штыки, стал дожидаться египтян.
Свои намерения Николай выразил четко: «Надо защитить Константинополь от нападения Мухаммеда Али. Эта война вызвана духом возмущения, который овладел сейчас Европой, и особенно Францией. Если Константинополь сдастся, у нас под боком окажутся люди без пристанища и родины, отвергнутые обществом: такие люди не могут жить спокойно… Я должен в зародыше ликвидировать этот новый источник зла и беспорядков и повлиять на развитие событий на Востоке».