Распутница
Шрифт:
Я не могла не заметить, что во время своей саркастической речи Блейз внимательно наблюдал за мной, стараясь побольнее уколоть. Наверное, именно наблюдение это дало мне возможность не пасть духом и отвечать ему достаточно уверенным тоном.
– Раз уж вы все равно нарушили мой покой – смотрите, каким образом вы сможете бежать, если вас обнаружат! Но пожалуйста, побыстрее! Потому что – как вы уже наверняка догадались – у меня тоже свидание. – По выражению глаз Блейза, по его сжатым губам и напряженным мышцам я поняла, я почти чувствовала, как его захлестывают волны ярости. К моему изумлению, мне удалось его разозлить. Эта мысль придала мне силы, когда мы схватились уже по-настоящему.
– Здесь также есть окна, выходящие на ту же самую галерею, что и соседняя комната – спальня Мари-Клэр. Мне провести
Я посмела зайти слишком далеко. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы заставить меня отпрянуть от Блейза Давенанта.
Несколько секунд он, однако, еще улыбался, но эта улыбка больше напоминала оскал приготовившегося к прыжку хищника.
– Вы мне льстите, милая. Я вряд ли могу чему-либо научить персону, столь изощренную в искусстве играть страстями и столь развязную, как вы! Примите мое восхищение, мисс Виндхэм, столь великолепным представлением и вашими многочисленными талантами!
Все еще улыбаясь той дьявольской улыбкой, которая всегда выводила меня из себя, Блейз отвесил нечто похожее на поклон. В этот момент я его ненавидела. Будь он проклят! Сейчас бы я…
Должно быть, на моем лице все было слишком явно написано.
– Нет! Я бы на вашем месте не стал этого делать, моя дорогая, – с легкой угрозой сказал Давенант.
Не помню, то ли я попыталась ударить его по ухмыляющейся физиономии, то ли он первым схватил меня за руки. Помню только, как он с яростью прошипел: «Черт тебя возьми, ведьма!» – грубо схватил меня за талию и впился губами в мой рот. Поцелуй Блейза был дерзким, неистовым, болезненным – и безжалостным. Я чувствовала его гнев, его ярость… и его желание. Он желал меня так же, как и я желала его, и мы оба были не в состоянии с этим бороться. Я задыхалась от жадных поцелуев Блейза, от его удушающих объятий, мое тело, казалось, вот-вот окончательно вожмется в его тело и растворится в нем… но в то же время, как ни странно, мой страх прошел, я еще теснее приникала к Блейзу, вместо того чтобы пытаться освободиться. Я помню, что смотрела в его золотисто-зеленые глаза, напоминающие топи болот, и думала: «Неужели именно так чувствуют себя, когда тонут?» А потом… потом я и вовсе не думала ни о чем, кроме болота, и, не дыша, опускалась, опутанная водорослями, в его глубины…
– Мисс! Мисс Триста, вам плохо? Я уж стучала и стучала в вашу дверь, мисс Триста, и не могла вас разбудить. Другая молодая леди сказала мне, что вы голодные, а когда я увидела, что здесь мистер Блейз…
Я села и обнаружила, что нахожусь в постели. Это меня не удивляло до тех пор, пока Сюзи не упомянула имя Блейза и память не вернулась ко мне. Значит, «мистер Блейз»? Несомненно, он подкупает слуг в домах, где его принимают, чтобы они хранили молчание о его связях… о его бесчисленных связях! И что такого он со мной сделал, что я потеряла сознание? Может, он хотел задушить меня своими поцелуями, чтобы я не пожаловалась папе или Фернандо? Возможно, именно стук Сюзи спас меня в последнюю минуту!
– Мисс Триста, может, у вас горячка? Я прошу прощения, но вы так покраснели! Может, снова послать за доктором?
– Нет! – почти выкрикнула я, но тут же справилась с собой и покачала головой. – Прошу прощения, Сюзи! Я понимаю ваше беспокойство, но мне сейчас действительно намного лучше. И я очень хочу есть! Наверное, я просто… слишком крепко спала.
Видимо, я действительно перешла из бессознательного состояния в сон или мне только приснилось то безумие, в котором я принимала участие совсем недавно? Проплывающий в дальних закоулках сознания шепот, такой же эфемерный, как кольца дыма… Это был всего лишь сон? «Триста! Ради Бога, скажи почему? Почему ты, распутная ведьма… Почему я… Почему мы должны были встретиться?»
Сюзи смотрела на меня в тот вечер с любопытством и даже со страхом. Должно быть, я выглядела совсем не так, как обычно. Бедное создание: я заставила ее ждать, пока с аппетитом поглощала остатки того восхитительного ужина, которым все остальные наслаждались внизу. Чтобы скрасить мою трапезу, на подносе, как это ни удивительно, даже оказалась бутылка охлажденного белого вина. Как это заботливо – с чьей бы то ни было стороны!
– Скажите, мистер Давенант, то есть мистер Блейз, он часто приезжает сюда? Похоже, что он тут знает всех и вся!
Когда я начала задавать эти «случайные» вопросы, лицо Сюзи внезапно приняло отсутствующее выражение. Вскоре я поняла, что не узнаю от нее ничего, чего не знала бы сама. Да, он иногда приезжает. И некоторые его рисунки были напечатаны в журнале – Сюзи хорошо помнит, что их видела, но не помнит названия журнала. И именно мистер Блейз, которого Сюзи встретила на лестнице (по крайней мере так она сказала), предложил ей бутылку вина – разумеется, исключительно из медицинских соображений! Может быть, он думает, что меня можно этим купить? Или что я напьюсь так, что не замечу, сколько времени он проведет, занимаясь любовью с золотоволосой красавицей Мари-Клэр? Не смогу принять Фернандо? В одну и ту же игру могут играть и двое. И может быть, я смогу освободиться от той силы, что влечет меня к нему. Помню, как я думала: в конце концов, может быть, я такая же, как моя мать, – легкомысленна и безудержно сластолюбива? А почему бы нет – ведь я ее дочь? Пожалуй, она всегда получала то, чего желала, а затем освобождалась от этого, если желание угасало. Она была достаточно сильной, чтобы справиться со всем, с чем сталкивалась, – и в то же время жить по своим собственным правилам. Разве я не смогу так же?
Я уже очень давно не вспоминала о своей матери и уж совершенно точно никогда не скучала по ней. Наверное, только из-за того странного состояния, в котором я находилась, я вдруг вспомнила слова, которые она сказала мне когда-то. Это воспоминание родилось как бы ниоткуда, внезапно появившись в моем сознании. Я тогда была очень мала, очень нуждалась в ее любви и участии и ходила за ней по пятам. Мне отчаянно хотелось прижаться к ней, зарыться лицом в ее юбки. В тот момент, о котором я говорю, она позволила мне задержаться около нее не больше чем на миг, затем твердо отстранила от себя, оставив стоять без поддержки на моих качающихся ножках. Между нами было расстояние, которое казалось мне тогда (как, впрочем, и теперь) совершенно непреодолимым.
– Нет, Триста. Но я делаю это скорее ради тебя, чем ради себя, малышка. Если я позволю тебе слишком привязаться ко мне, то только заставлю тебя испытать потом ужасную боль… и себя тоже. Для тебя будет лучше, если ты научишься жить сама по себе – чтобы никогда, никогда твое счастье не зависело от кого-то другого, когда боль… когда боль станет резать тебя как ножом, а тебе придется с улыбкой идти по жизни так, как будто ничего не случилось…
Моя тетка Нинетт тогда увела меня, а вскоре после этого повезла к Старухе. К ведьме с болота. Она мысленно разговаривала со мной, и я с ней тоже, но мне это не нравилось, а может быть, я просто не была к этому готова. Голос моей матери, сказанные ею слова сейчас с необыкновенной ясностью вновь возникли в моей памяти. Возможно, потому, что это был единственный случай, когда она приоткрыла передо мной краешек своей подлинной сущности. Во всех остальных моих воспоминаниях присутствует лишь образ красивой, довольно пустой женщины, которая могла заставить любого мужчину плясать под свою дудку. Только меня она держала на расстоянии, только я не удостаивалась ее щедрых поцелуев и объятий. И может быть, именно поэтому папа и тетя Чэрити так полюбили меня и до сих пор стараются защитить. Может быть, именно поэтому, когда она оставила нас – моя ветреная, легкомысленная мать, пута, как сказал Фернандо, – я не ощутила никакого разрывающего душу чувства потери. Вот Фернандо – кумир моего детства – тот был влюблен в нее! Он не мог устоять против ее обманчиво мягких манер, ее улыбки, ее грациозных жестов. Когда Фернандо был в плохом настроении, моя мать протягивала руку к его губам и пальцами пыталась изобразить на его лице улыбку: «Улыбнись, пожалуйста! Разве ты не знаешь, что жизнь и без того слишком переменчива, чтобы тратить время на грусть? Ну давай улыбнись, мой мрачный мальчик, ради твоей плохой, безнравственной мачехи, а?»