Распятая на звезде
Шрифт:
– Пока благосостояние общества растет, рабы чувствуют себя спокойно. Но когда в результате каких-то обстоятельств экономическое развитие замедляется (заметьте: только замедляется) и благополучие рабов оказывается под угрозой, они выходят на улицы. Всякая революция – есть восстание рабов! И не надо впадать в манию величия, смакуя знаменитую фразу: «Русский бунт – бессмысленный и беспощадный». Таковым является любая революция в любой стране мира43.
Первый бал
Екатеринбург,
Последнее июльское воскресенье 1918 года выдалось по-настоящему жарким. Накануне ночью прохладе не удалось заявить свои права, и поэтому даже утром было душно. На небе – ни облачка. Сама природа ласкала людей, освобождавшихся от оцепенения предыдущих месяцев.
В городском саду играл духовой оркестр. По аллеям прохаживались дамы в нарядных платьях, сопровождаемые галантными кавалерами. Семейства чинно шествовали по мостовым, время от времени раскланиваясь со знакомыми. Казалось, весь город вышел навстречу теплу и свету. Никто не хотел оставаться в одиночестве в такой день всеобщего благоденствия. Жизнь снова возвращалась в свою колею.
Нынче вечером должен был состояться бал, который общественность города давала в честь своих освободителей…
Таких масштабных торжеств в Екатеринбурге давно не случалось. А так хотелось организовать все наилучшим образом! Существенным образом усложняло подготовку то обстоятельство, что рестораны и кофейни уходящими большевиками были разграблены подчистую, а имеющийся запас продуктов оказывался весьма ограниченным. И поэтому был брошен клич, чтобы каждый поделился тем, чем богат. Стол собирали всем миром. И никто из тех, кто составлял городскую элиту, не остался в стороне. Впрочем, инициатива поддерживалась самым решительным образом: если кто-то захочет, то он сможет у себя дома принять знакомых офицеров, открыв свои двери для всех желающих.
Наконец, все трудности подготовки остались позади. А впереди екатеринбуржцев ожидали радость, счастье, веселье…
К вечеру Владимир Петрович Аничков, преисполненный важностью от той миссии, которую сам на себя возложил, уверенным рывком открыл дверь кабинета «господина коменданта», как он для себя продолжал величать Войцеховского. На сей раз костюм на нем был безупречен. От былой «деревенской» небрежности не осталось и следа. Лицо чисто выбрито, усы напомажены, а их кончики подкручены прямо-таки по-гвардейски.
– Сергей Николаевич, – придал он голосу подобающую торжественность, – от имени екатеринбургского банковского комитета я имею честь пригласить вас на сегодняшний торжественный ужин, который будет дан во дворе коммерческого собрания.
– Сердечно благодарю вас. Но сегодня я уже получил несколько подобных предложений и теперь нахожусь в крайне затруднительной ситуации: выбрав кого-то одного, я вынужден буду обидеть отказом всех остальных.
– Но выбирать все равно придется. У нас же соберется весь цвет общества. Из известных вам лиц будут Аксеновы, Имшенецкие. Румша обещал быть. Да и мы с вами уже побывали в переделках. Как-никак теперь не посторонние друг другу люди. Сердечно вас приглашаю. И тем более, если возникнет такая необходимость, начав вечер у нас, вы можете затем отправиться еще к кому-то. Соглашайтесь.
Перечисление будущих участников торжества возымело свое действие. Войцеховскому очевидно хотелось продолжить
– Что ж, в память о наших недавних приключениях готов вам уступить. Но только в том случае, если вы дадите обещание не лишать меня свободы общения… А как устроились ваши дела: помнится, при нашей последней встрече вы были едва ли не бездомным?
– Как видите, я – в порядке. Все разрешилось самым наилучшим образом. Я вам расскажу обо всем чуть позднее. А пока мне надо спешить. После того, как вы дали свое согласие, нам никак нельзя ударить лицом в грязь.
Часам к девяти, после того как по Главному проспекту от Кафедральной площади к улице Колобовской промаршировали войска, а в городском театре, в том самом, где в прошлом году большевики объявили о захвате власти, прошло благодарственное собрание, горожане вместе с победоносным воинством стали расходиться по местам предстоящих увеселений.
Самая изысканная публика собиралась у коммерческого собрания. К зданию, буквально залитому светом, одна за другой подъезжали пролетки. Возбужденные голоса, фраки, бальные наряды и парадные мундиры… Конечно, не обошлось и без примет времени – пикейных жилетов и даже косовороток. На их фоне гимназические платья и вовсе казались нормой!
Проходя через вестибюль, публика поднималась по мраморной лестнице и, с любопытством заглянув в парадный зал, украшенный лентами и цветами, проходила дальше, во внутренний дворик. Здесь на столах, составленных «покоем», среди огромных букетов были расставлены закуски в количествах, способных опровергнуть любые домыслы о текущей скудости городской жизни. Вот только столовая посуда подкачала: ни о каком ее единообразии не могло быть и речи. Впрочем, оно и понятно – ни в одном доме не нашлось сервизов, достаточных для такого количества персон. Так что стол собирали вскладчину в буквальном смысле.
Однако все это великолепие не могло развеять мрачных воспоминаний. Степенные главы семейств, собравшиеся вместе после долгого перерыва, делились впечатлениями о пережитом. Дамы же и молодые девушки, находившиеся в приятном предвкушении чудесных впечатлений, которые обещал подарить нынешний вечер, откровенно скучали. Но никто не проявлял нетерпения – все ждали главных героев.
Наконец, на улице протарахтел и затих автомобильный двигатель. А вскоре в дверях показалась группа офицеров, ведомая Войцеховским. Они вошли, сопровождаемые аплодисментами.
Сергей Николаевич, не ожидавший такого торжественного приема, стушевался. И первой, кто пришел ему на помощь, была девушка в голубом платье, так гармонировавшим с ее лучезарными глазами. Русые волосы были собраны в приподнятую праздничную прическу – вне всяких сомнений, на подготовку к балу она потратила немало времени.
– Надеюсь, такой доблестный офицер не откажется стать моим кавалером на сегодняшний вечер.
Дочь Аксеновых, вернувшаяся, наконец, в привычную ей среду, буквально светилась от счастья. И хотя она старалась сохранить светскую чопорность, ей это мало удавалось. Изящный маленький носик был задорно вздернут. А алые, слегка припухшие губки сложились в изумительную улыбку счастья. Веки были надменно приспущены, но под ними бушевал огонь безудержного любопытства. Щеки заливал румянец. А мочки ушей, еще не знакомые с серьгами, буквально пылали…