Распыление. Дело о Бабе-яге
Шрифт:
— Но если Лумумба всё ещё там…
— То он уже сгорел!
На нас и так уже оглядывались, а два молодца, в испачканных рубахах и обгорелых кепках, вырвав по дрыну из ближайшего забора, приближались с явно членовредительскими намерениями.
— Он или сгорел, и тогда уже ничем не поможешь, или всё это неправда, и Базиль сам нас отыщет. — сказала она тише, отпуская меня и настороженно осматривая улицу. К первым молодцам присоединились соратники, и теперь народ окружал нас недобрым ропщущим кольцом.
— Не
— Да как они смеют? Очевидно, что всё произошедшее — чушь слоновья. Какого черта эти жалкие людишки…
Почти рефлекторно я вызвал огненную сеть, но получил такой жесткий удар по щеке, что глаза чуть не повылетали.
— Опусти руки. Руки опусти, я сказала.
Она говорила тихим, страшным шепотом. Я подчинился. Пригасил, а потом совсем убрал заклинание, которое намеревался швырнуть в толпу…
Переулок опустел.
— Вот поэтому вас и не любят. — буркнула Маша. — Разве можно, чуть что, файерболами пулять? А если я достану Пищаль и начту палить во всех, кто мне не понравится?
— Это был не файербол.
— Только это тебя волнует? Ты такой же, как все маги! — в глазах её блеснули злые слёзы. — Только собственное благополучие, да чтоб, не дай бог, неуважения никто не высказал, и волнует.
— Они думают, что мы враги. Что от магов одни неприятности. Но мы — такие, какие есть, и не им нам указывать, как жить.
— Пока что ты демонстрируешь обратное. Если ты думаешь, что Лумумба не виноват, нужно найти того, кто на самом деле устроил пожар, а не кидаться в людей огненными шарами. Идем к Штыку. Расскажем, как всё было: про пожар, про Дуриняна… Он поможет, я уверена.
— Нет.
— Ванька, миленький, ты просто не понимаешь. В одиночку мы…
— Это ты не понимаешь. — хотел схватить её за плечи и хорошенько встряхнуть, но сдержался. — У нас просто нет времени! Скоро ночь, Зверь может явиться за близняшками. Мы должны быть там, даже без Лумумбы, иначе…
По глазам Маши я понял, что она об этом забыла. Ну, не то, чтобы совсем забыла, просто насущные проблемы заслонили главное.
— Ты можешь еще раз вызвать Пегаса? — тут же переключилась она. Я опустил глаза.
— Прости. Запал кончился. Незавершенное колдовство… В общем, чтобы погасить огненную сеть, я затратил энергии больше, чем если б её выпустил.
Она не стала меня упрекать. Возмущаться, называть дебилом пустоголовым… Постояв несколько секунд, видимо, переваривая услышанное, просто сказала:
— Тогда побежали.
Через несколько кварталов, когда сердце начало глухо бухать в ушах, а в глазах запрыгали черные мушки, я спросил:
— А далеко еще?
— До деревни — двадцать верст.
Я чуть в канаву не улетел.
— Двадцать верст? Ты предлагаешь бежать двадцать верст? Да мы и к завтрашнему вечеру не успеем…
Она тоже запыхалась. Рыжие завитки прилипли ко лбу, а щеки раскраснелись.
— Я хотела просто отбежать подальше от… ну, от пожара, а потом позаимствовать тачку.
— Позаимствовать? — упершись руками в колени, я пытался перевести дух. Тренироваться надо чаще…
— Угнать. Иначе не успеем.
— А водить-то ты умеешь?
— Я думала, ты умеешь…
Глядя друг на друга, мы неожиданно рассмеялись. Пружина, сжимавшаяся внутри, ослабла. Не такой человек Лумумба, чтобы прозаически сгореть в пожаре. Что бы там не говорили. Думаю, раз я вспомнил про Зверя, он уж точно о нем не забудет. Придет, никуда не денется. Не будь он сыном великого вождя Мбванги Мабуту!
…Жучок был древний-древний, наверное, прошлого еще века. Покрытый тусклой голубой краской, с одной желтой, и одной напрочь отсутствующей дверцей. Но движок, переделанный на самогон и кукурузное масло, ревел вполне воинственно, и давал аж тридцать километров в час. Нашли мы его почти случайно: Маша заметила приткнувшееся к забору и почти утонувшее в лопухах облупленное чудо на самой окраине, у маленького домика. Почему хозяин не загнал своё сокровище во двор — так и осталось загадкой. Надеясь на то, что в баке есть топливо, мы укатили его на руках, а потом вскрыли проволочкой и завели от искры.
Первые минут тридцать молчали. Я боролся с непривычным управлением: от родной панели в Жучке ничего не осталось, сейчас она выглядела, как больная фантазия Левши, дорвавшегося до электрического паяльника.
Стемнело. Фары не горели — их попросту не было, так что я на малой тяге включил ночное зрение. Маша, увидев два голубых пятна на дороге, нервно поёжилась.
— Ты же говорил, магии не осталось.
— Да это не магия. Так, остаточные брожения в организме.
Она помолчала, а потом спросила:
— И как оно?
— Что?
— Употреблять Пыльцу, колдовать? Как ты докатился до жизни такой?
Я осторожно пожал плечами: коленки подпирали уши, локти умещались между ними. Макушкой я то и дело стукался о крышу.
— Да как, как? Как у всех… Мне тогда лет двенадцать было, нашел дохляка на помойке. Обшарил и наткнулся на несколько граммов Синьки. Это первичный леофилизат, совершенно неочищенный. Где он его взял — одному богу известно…
Принес его на хазу — добыча, как никак… У нас тогда в предводителях Крутой ходил. Ну знаешь, такой: челюсть — как наковальня, кулаки по пуду, а мозг — как у трехлетнего ребенка. Вот он и велел всем попробовать. Типа, проверить, кто не хлюзда…